Козадоев - ему явно не по себе

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 30

Можно ли выжить одинокому, немолодому, без особых претензий человеку «во времена великих перемен»? Вполне вероятно, среди читателей данного веб-журнала найдутся люди, которые ответят утвердительно на поставленный вопрос. Думается, всё зависит от степени одиночества и способности каждого из нас объективно воспринимать действительность и не терять присутствия духа в противостоянии со Злом, для которого отчаявшиеся одиночки – довольно легкая добыча.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  КОЗАДОЕВ

 

Бухгалтер Козадоев, человек одинокий и пожилой, смиренный и законопослушный, склонностью к героическим поступкам не отличался. И никогда их не совершал. Он старался избегать непредсказуемых ситуаций, не вмешивался в чужие дела. Козадоев предпочитал заниматься исключительно своими.

   Однако нельзя сказать, что происходящее вокруг Козадоева не интересовало. Почти с раннего детства он усвоил житейскую мудрость: жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Считая себя сознательным гражданином, бухгалтер понимал, что его благосостояние целиком зависит от объективной реальности. Козадоев где-то вычитал китайское изречение о том, что "хуже всего жить во времена великих перемен". И эта сентенция казалась ему не лишённой смысла. Особенно после реставрации капитализма в России.

   Поначалу "великие перемены" Козадоева особенно не беспокоили. Как и при советской власти, он продолжал исполнять свои обязанности бюджетника в конторе социального обеспечения за более чем скромную зарплату. Долгов у него не было, и взаймы он никому не давал. От идеи завести семью Козадоев давно отказался, полагая, не без оснований, что это ему не по карману. В его представлении расходы человека должны были соответствовать доходам. Дебет кредиту, так сказать. При нулевом или положительном сальдо, разумеется.

   Козадоев проживал в однокомнатной квартирке на седьмом этаже двенадцатиэтажного панельного дома. Квартирка досталась ему от покойных родителей вместе с набором самого необходимого скарба, если не считать двуствольного охотничьего ружья. Эта старинная "тулка" считалась семейной реликвией, ружьё вроде бы приобрел давным-давно то ли дед, то ли прадед бухгалтера.

   Козадоев видел в однообразии своего существования определенную гарантию личной безопасности. Он хотел пожить подольше и поспокойнее. Во всем, что он делал, был именно такой смысл. Как, например, в обязательной процедуре, которой он неукоснительно придерживался и которая заключалась в медленном поглощении за полчаса перед сном одного стакана кефира, подслащённой чайной ложкой вишнёвого варенья.

   И,всё же, кефир кефиром, а судьба судьбой. Тлетворный запашок "великих перемен" Козадоев вдруг уловил ноздрями, когда его начальница, весьма взбалмошная и вздорная особа, стала разглагольствовать о тотальной компьютеризации бухучёта, что в отдалённом будущем якобы создаст условия для исчезновения профессии бухгалтера как таковой. Козадоев благоразумно промолчал, чтобы не прослыть ретроградом и не попасть в "чёрный список" сотрудников, которых начальница планировала сократить или уволить.

   При этом ему почему-то показалось, что тотальная компьютеризация будет иметь такие же последствия, как и тотальная электрификация, при которой многим людям вдруг всё стало "до лампочки", и они передоверили электричеству такие свои естественные функции как приготовление пищи, стирка белья и многое другое, вплоть - только подумать! - до сексуального взаимоудовлетворения. Идея тотальной компьютеризации бухучёта породила в сознании Козадоева смутную тревогу относительно казавшейся ему вполне реальной возможности отправиться через лет десять на заслуженный пенсионный отдых.

   Постепенно и по разным причинам чувство беспокойства нарастало. Козадоев вдруг решил, что до пенсии он вряд ли доживёт. Умрёт от насильственной смерти. Падёт жертвой бандитских преступлений. К такому выводу его подтолкнули прежде всего средства массовой информации, постоянно твердившие об обострении криминогенной ситуации в России и, в частности, в городе, где Козадоев проживал.

   Преступность растёт! - внушали Козадоеву газеты, публикуя сообщения о расплодившихся, как грибы после дождя, киллерах, маньяках, рэкетирах, крупных и мелких мошенниках.

   Преступность становится организованной! - слышал он по радио репортажи о существовании каких-то ореховских, тамбовских, солнцевских и иных зловещих кланов наподобие сицилианской мафии.

   Преступность наглеет! - убеждало телевидение, по каналам которого день и ночь, круглосуточно, - разумеется, в свободное от работы время,- Козадоев лицезрел жуткие сцены зверских убийств, пыток, расчленений трупов, людоедства, похищений и истязаний несовершеннолетних и иные "ужасики". Документальные кадры вооружённых налётов со стрельбой, дерзких грабежей и беспредельного хулиганства чередовались с показами бесконечных сериалов о "ментах" и прокурорах, и Козадоев часто не мог понять, на чьей строне правоохранители и кого от кого они пытаются защитить.

   Казавшиеся Козадоеву ещё какие-то двадцать лет назад вполне безобидными площадь и улицы родного города посредством воздействия на его сознание средств массовой информации превратились в каменные джунгли, где господствовало приявшее человеческий облик кровожадное зверьё, готовое на любые злодеяния ради наживы и удовлетворения низменных страстей и пороков. Вроде тех мотивов, которыми руководствовались молодые подонки, изнасиловавшие в приватизированном и платном общественном туалете девяностолетнюю старуху. Козадоев, смотревший об этом казусе телепередачу, решил, что наяву видит кошмарный сон. Не менее потряс Козадоева прочитанный им в газете "Энский капиталомассонец" очерк о злодее-каннибале, убившем и съевшем дюжину проституток.

   Чувство беспокойства сменилось паническими настроениями. Козадоев принял решение по мене сил и возможностей обезопасить себя от возможных преступных посягательств на его жизнь и здоровье.

   Прежде всего Козадоев превратил свою квартиру в оборонительный бастион: внедрил во входной проём ещё одну стальную дверь, открывающуюся наружу, дополнительно к той, что открывалась вовнутрь и снабдил новую дверь ещё двумя замками со сложным запирающим устройством. Таким образом, он поставил даже перед опытными взломщиками нелёгкую задачу, а две спаренные стальные двери можно было выбить разве только старинным каменным брусом-тараном, которым сокрушали ворота древних крепостей.

   Перила единственного небольшого балкона Козадоев опутал колючей проволокой, а к косяку балконной двери приладил две скобы и просунул в них железный лом. Нападающей стороне предстояло преодолеть, помимо семиэтажной высоты, и эти весьма серьёзные препятствия. На двух окнах - в жилой комнате и кухне он поставил металлические решетки и закрывающиеся наглухо ставни.

   Сигнализацию Козадоев решил не устанавливать по нескольким, существенным, с его точки зрения, причинам. Во-первых, дороговато. Во-вторых, ненадёжно, ибо преступники, судя по сообщениям печати, запросто её отключали. Кроме того, бухгалтер прислушался к мнению весьма осведомлённых сослуживцев, утверждавших, что среди милиционеров есть наводчики. Как не прислушаться? Ведь Козадоев собственными глазами видел телепередачу о преступлениях банды, состоявшей только из сотрудников милиции, которые нападали на подвыпивших пассажиров метрополитена в столице, лишили жизни некоторых из них, в том числе (о, боже!) ответственного сотрудника КГБ-ФСБ.

   Но больше всего Козадоева потрясли расползающиеся повсюду из вездесущего Интернета измышления о вовлечении земной цивилизации якобы в звёздные войны, происходящие в галактике «Млечный путь», и о высадке конкретно в город Энск из Антимира банды головорезов-античеловеков во главе с Черным резидентом, представляющимся Гнусеровским Пофнутием Шайтановичем. Некоторые нелюди из банды Гнусеровского будто бы имплантировались в тела самых крупных российских олигархов, отправив души последних в Преисподнюю на перевоспитание. Поэтажная соседка Козадоева некая ушлая семидесятипятилетняя баба Маня, крестясь, убеждённо говорила, что Гнусеровский находится в Энске с целью извести всех басурман и других грешников, в том числе и Козадоева, поскольку он не крещен в православную веру.

   Лично Козадоев с Гнусеровским и его бандой не сталкивался, но представлением о том, как выглядит Черный резидент, бухгалтер располагал, смотря телепередачу "Внимание, розыск". Посланец из Антимира, по мнению Козадоева, внешне очень даже походил на известного киноактёра, имеющего привычку также постоянно носить широкополую черную шляпу, но, в отличие от Черного резидента, не снимавшего её даже при отправлении естественных нужд в туалете. При этом бухгалтер понимал, некто, скрывающийся под личиной Гнусеровского Пофнутия Шайтановича - злокачественнее и опаснее всех актёров и неактёров в черных шляпах.

   С некоторых пор Козадоеву стало мерещиться, что Черный резидент и его подручные охотятся именно за ним. Бухгалтер стал отлучаться из собственной квартиры только при крайней необходимости. Озираясь по сторонам, он ездил на общественном транспорте к месту работы и обратно. Время от времени посещал продовольственный магазин. Заходил, оглядываясь, в сберкассу для оплаты счетов за коммунальные услуги и пользование телефоном. Впрочем, после девяти часов вечера Козадоев на телефонные звонки не отвечал, полагая, что в столь позднее время ему могут звонить только подручные Черного резидента со злым умыслом.

   Однажды, будучи на улице, он обнаружил за собой слежку. Какой-то тип в джинсах и старых кроссовках следовал за ним неотступно. Козадоев бросился бежать, закричав: "Помогите, спасите, люди добрые"! Но никто вокруг не поспешил к нему на помощь. Все словно оглохли и ослепли. Ноги Козадоева быстро доставили его подъезд дома и вознесли в квартиру. Там, отдышавшись и немного придя в себя, бухгалтер внезапно понял: состояние страха и отчаяния поразило не только его, но и многих других людей, сделало их безвольными и беззащитными. Он почувствовал себя кроликом, брошенным в террариум проголодавшемуся удаву на съедение.

   На следующий день, случайно подойдя к зарешёченному окну кухни, Козадоев заметил, что собравшиеся на балконе квартиры дома напротив какие-то личности что-то горячо обсуждают и показывают пальцами в его сторону. Рука бухгалтера потянулась к телефонной трубке, пальцы сжались вокруг держателя и разжались. Возникшее желание позвонить в милицию пропало. "У Гнусеровского там, конечно же, есть сообщники, - подумал Козадоев. - Если злодеи заметили, что я за ними наблюдал, они уж непременно скоро попытаются со мной расправиться". Мысль об этом, как оголённый электропровод, словно ударила током по его созданию и повергла бухгалтера в ужас.

   Козадоев попытался приспособиться к перманентному состоянию страха, в котором он находился. Каждое утро бухгалтер вставал после бессонной ночи с тягостным ощущением того, что наступающий день – последний в его жизни. По дороге на работу, находясь в троллейбусе или в трамвае, Козадоев немедленно закрывал лицо газетой или книгой, если кто-то рядом хамил, нецензурно выражался или пускал в ход кулаки. «Что могу я, ничтожнейший, если сильных и храбрых стало так мало, что Гнусеровский и его банда чувствуют себя хозяевами положения, напоминал он себе и твердил, словно молитву.- Чур, не меня, чур, не меня, лишь бы не меня!».

   С отчаяния Козадоев стал писать в газеты. В «Независимые новости» он прислал такое письмо: «Пора расстреливать всех воров, насильников и бандитов, а вы нам сообщаете, что нужно «соблюдать права», как на Западе. Здесь, в России, каждый по себе знает, - от убийц, грабителей, хулиганов, наркоманов и пьяниц прохода нет. А вы призываете не к строгости, а всё про законность толкуете, вроде милостивыми надо быть. А я спрашиваю, по отношению к кому?»

   Главный редактор так разъяснил ему суть рыночной философии: человек, мол, свободен во всём, - и в мыслях, и в поступках. Свободен жить, где ему хочется. Поэтому, если Козадоеву что-то здесь не нравится, он может катиться отсюда на все четыре стороны. Или в пятую сторону, то есть на тот свет. «Читайте Достоевского,- посоветовал редактор. – К покаянию можно прийти только через преступление».

   Каяться Козадоеву было не в чем, поскольку он ничего плохого не совершал. И уехать куда-либо он не мог. В силу отсутствия наличности на хотя бы железнодорожный билет до Москвы, не говоря уже о сказочном Париже. Кроме того, ему не были чужды некоторые патриотические настроения. А главное, относительно безопасным он чувствовал себя только в своей однокомнатной квартире. Он всё ещё надеялся дожить до глубокой старости, а потом спокойно умереть в собственной постели и со скромными почестями испепелиться в местном крематории.

   Стараясь во что бы то ни стало выжить, Козадоев, как мог, боролся со своими паническими настроениями. Когда телевидение, газеты и радио одновременно заговорили о чудодеях, обладателей могущественного дара избавления от всех забот и болезней, бухгалтер немного воспрянул духом. По утрам и вечерам он засиживался у телевизора, то попивая «живую воду», которую «заряжал» якобы для него из телестудии немой, как рыба, очкастый экстрасенс, то повторяя движения «биомассажа», проводимые вертлявой остроглазой, похожей на цыганку целительницей, то послушно закрывал и открывал глаза по команде гипнотизера с повадками средневекового инквизитора. Особое впечатление на Козадоева произвел некто Гробовой, представительный субъект, обещавший всем и каждому, сделать мёртвого живым всего за одну тысячу баксов. Бухгалтер подумал, что такую сумму он мог бы наскрести, если залезть в долги, на тот случай, если потребуется срочно оживить» его мёртвое тело. Вот только фамилия новоявленного «спасителя-воскресителя» звучала как-то заупокойно.

   Хрупкую, как чайный фарфор, веру Козадоева в возможности чудодеев вдребезги разбили заключение под стражу Гробового и разоблачение «воскресителя», очкастого заряжателя воды, целительницы-биомассажистки и гипнотезёра как агентов и активных пособников Черного резидента, пресловутого Гнусеровского Пофнутия Шайтановича. Бухгалтер был потрясён до того, что при исполнении служебных обязанностей стал проявлять не свойственную ему ранее рассеянность и допустил три грубые ошибки в составлении ежеквартального балансового отчёта. Начальница вновь высказала ему соображения о целесообразности полной компьютеризации бухгалтерского дела и при этом недвусмысленно намекнула на вероятность его увольнения.

   «Вокруг меня одни враги,- умозаключил Козадоев. – Кольцо сжимается». В тот же день, вернувшись с работы, он наглухо забаррикадировался в квартире и первым делом сокрушил молотком экран телевизора, чтобы на него пагубно не воздействовали злокачественные телевизионщики. С этого момента время потеряло для Козадоева всякий смысл. Он просто перестал его замечать. Бухгалтер был уверен: длинные щупальца спрута организованной преступности дотянулись до него. Спрут приготовился высосать из него кровь. Гнусеровский и его банда где-то рядом. Они ищут способ проникнуть в его жильё, чтобы подвергнуть хозяина квартиры изощренным пытками, прежде чем он испустит дух. Приготовившись к самому худшему, Козадоев сделал всё от него зависящее, чтобы бандиты не застали его врасплох.

   Атака началась в четверг утром. В квартире Козадоева подозрительно часто зазвонил телефон. Бухгалтер трубку не снимал. Он уже четвертый день вообще не выходил из своей однокомнатной квартиры. Неизвестно сколько времени Козадоев неподвижно сидел на полу, прислонившись спиной к платяному шкафу и сжимая в руках двустволку, заряженную патронами с картечью.

   Часа через два телефонные звонки сменились дребезжанием дверного звонка и доносившимися из лестничной клетки криками, в которых бухгалтеру послышались брань, проклятия и угрозы. Готовый ко всякой неожиданности, Козадоев ждал, что будет дальше. Внезапно всё опять смолкло. Наступившая тревожная тишина не ослабила бдительности Козадоева. Он был преисполнен решимости сражаться насмерть, до последней капли крови, как говорили герои в старых фильмах о войне.

   Когда со стороны балкона раздался подозрительный шум, Козадоев отреагировал мгновенно. Он вытащил из скоб ржавый лом, распахнул балконную дверь и отбежал в глубину комнаты к противоположной стене. Бухгалтер понял, что направление атаки изменилось. За балконом что-то скрежетало и поскрипывало.

   Внезапно над обвитыми колючей проволокой перилами появилась покрытая металлической каской голова какого-то типа. Козадоев узнал его, несмотря на то, что лицо этого типа находилось в тени, а солнечные лучи били бухгалтеру прямо в глаза. Конечно же, это был подручный Гнусеровского, так называемый гипнотизер с замашками средневекового инквизитора!

   Словно заученным движением Козадоев вскинул ружьё. Из обоих стволов старой «тулки» полыхнуло пламя. Грохот двойного выстрела оглушил Козадоева. Отдача отшвырнула бухгалтера к стене и он упал на пол. Снаружи раздался глухой удар об асфальт, как будто сбросили с седьмого этажа тяжёлый мешок.

   Козадоев поднялся на ноги и выскочил на балкон, держа наперевес перезаряженную двустволку. Посмотрев вниз, он увидел, что атакующие силы прибыли на двух машинах – в большой красной, от которой тянулась выдвижная лестница прямо к его балкону, и в пикапе белого цвета, стоявшем у подъезда. Бухгалтер произвел ещё два выстрела по суетившимся вокруг лежащей на асфальте фигуры нескольким типам, одетым в серую и белую униформу. Те бросились врассыпную.

   И вот тут-то Козадоев заметил главаря – Гнусеровского Пофнутия Шайтановича, который стоял на противоположном тротуаре, что-то крича и показывая рукой на балкон, где находился бухгалтер. Разумеется, это был Черный резидент и никто иной. Гнусеровский лично руководил налётом! Козадоев ещё раз перезарядил ружьё и тщательно прицелился. Указательный палец его правой ладони дернул один за другим спусковые крючки. Гнусеровского подбросило на месте, и он упал на спину, раскинув руки.

   Козадоев переломил «тулку», вытряхнул из дымящихся стволов бесполезные гильзы и внимательно осмотрел внезапно опустевшую улицу. Целительницы-биомассажистки нигде не было видно. А, между тем, она, несомненно, тоже участвует в нападении. «Она всегда заодно с Гнусеровским и гипнотизером, - твердил себе Козадоев. - Она где-то здесь».

   Перед глазами Козадоева поплыли красные круги. Ноги подкосились. Он прислонился плечом к косяку балконной двери, словно палкой упершись ружьём в цементный пол. Минуту-две он так и стоял, не отдавая себе отчёта, где он и что с ним происходит. Из состояния оцепенения его вывели нарастающие с разных сторон звуки сирены. Козадоев с трудом разомкнул воспалённые веки и увидел, наконец, целительницу-биомассажистку. Прямо перед ним, в метрах пятнадцати от балкона, она парила в воздухе, словно поплавок в стоячей воде. Её остроглазое цыганского обличия лицо бухгалтер не мог спутать ни с каким другим. Биомассажистка делала руками и ногами волнообразные пассы, будто исполняла в состоянии невесомости замысловатый танец, и скалила фарфоровые зубы.

   Бухгалтер прицелился. Раздались два сухих щелчка. Биомассажистка захохотала. Козадоев ощупал карманы. Там было пусто. Патроны кончились. Он отшвырнул бесполезное ружьё и вытащил из-за пояса кухонный нож. Цепляясь за колючую проволоку и не ощущая боли, Козадоев взгромоздился на перила балкона и прыгнул в направлении коварной биомассажистки. Но она стремительно нырнула и скрылась под крышей большой красной машины. Ещё две секунды он летел за ней головой вниз, пока огромный, вселявший в него страх, мир не разорвался в его сознании ручной гранатой, уступив место непроницаемому мраку, сулившему вечное спокойствие.

         

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 29

Если молодые люди, особенно подростки, плохо себя ведут, о чём это говорит? Пожалуй, о том, что их родители и другие представители старшего поколения вели себя ещё хуже. Получается, что молодым некому подражать, они предоставлены самим себе, чтобы выжить в этом зачастую очень жестоком мире, где немало ловцов человеческих душ, типа Гнусероского Пофнутия Шайтановича. С другой стороны, и с так называемых «плохих» молодых людей, вроде персонажей этой новеллы, никто, кроме них, не снимет ответственности за ими содеянное. Каждому воздастся по делам его.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ

   
   Идея потрясти лоха пришла не мне в голову, а Седому. Мы только что вышли из кинотеатра – он, я и моя новая подружка Вика. Мы потратили наши последние бабки на какое-то старьё об очередных похождениях «Роки» Сталоне и три мочегонных коктейля, не считая порций водянистого мороженого. Близилась полночь. Надо было срочно что-нибудь придумать, чтобы раздобыть башлей. Нам хотелось поднять настроение. А бутылка водки в ночном кафе идёт с рук за пятьсот. И столько же за три таблетки «экстази». Короче, нам нужна была тысяча, как минимум. Вот именно тогда мы и увидели этого типа.

   Он стоял у выхода из кинотеатра, с вожделением поглядывая на спешивших в метро молодых бикс. Лох явно находился под градусом и хотел сексуально проколбаситься. Внешность у этого фраера была отвратительная. Курдюки жира свисали через ремень его брюк. На лице, белого цвета и круглом, блестели два близко посаженных свинячьих глаза, которые буквально раздевали каждую проходившую мимо него клёвую тёлку. Лох страшно потел и то и дело обтирал лоб носовым платком. Время от времени он зазывающее улыбался какой-нибудь красотке и чуть ли не в пояс кланялся ей, словно пёс, принюхивающийся к брошенной кости. Но на лохе был дорогой, спортивного покроя пиджак, а на манжетах синей рубашки поблёскивали запонки из настоящего золота. На толстом как сосиска безымянном пальце правой руки горел голубым огнём дорогой перстень.

   Я не скажу, что на улице было жарко. Но от вида этого типа мне стало не по себе. Я вспотел. Блевотина к горлу подступила. И не без причины.

   Заметив Вику, Толстый даже затрясся и ещё сильнее стал промокать платком свою рожу. Ещё бы! Моя подружка выглядела действительно классно. Белая короткая юбочка из синтетической под кожу ткани плотно облегала её ляжечки, в сущности, мало чего скрывая. Розовая блузка с глубоким декольте посредине ещё более выделяла её упругие груди, не знавшие лифчика. Два огромных светлосерых глаза придавали её лицу кукольное выражение, а полные малиновые губы делали его неотразимым. Супердевочка, и ей только шестнадцать! Но она знала уже блатную музыку, хотя примкнула к нашей компании недавно. Не хвастаясь, скажу: Вика делала всё, что я ей говорил. Беспрекословно. Мы уже несколько раз устраивали с её помощью кое-какую фактуру. И без осложнений.

   Как это было неделю назад, например. Вика приглянулась на «уголке» комерсу восточной внешности. Я ему представился «старшим братом», и он молча сунул мне сто гринов, чтобы я отвалил. Автомобиль Седого уже стоял наготове у обочины. Вика усадила хача на заднее сиденье. Там же продала ему за две сотни бутылку вина с начинкой. Короче, клиент выпил стакан и впал в спячку. Вику даже пальцем не тронул. Мы, понятно, его подраздели ещё почти на штуку гринов. Но это было, повторяю, неделю назад…

   Сегодня мы оказались не только без башлей, но и без колёс, поскольку Седой – в загуле. И, как я уже сказал, надо было что-то срочно предпринять.

   Мы дошли до конца «уголка» и остановились. Седой достал сигарету, чиркнул спичкой и указал огарком на стоящего в метрах пятидесяти от нас Толстого.

   - Надо его потрясти.

   Предложение мне сразу не понравилось. Я сказал:

   - Но как? Тачки у нас сегодня нет.

   - Напряги мозги, чел, - ответил Седой. – Заманим лоха вон в тот сквер, на скамеечку, где потемнее. У него наверняка за пазухой полно рубала, а, возможно, и зелени. Ты же видел, какие у него перстень и запонки.

   - Мне не нравится его рожа. Он похож на психа.

   - Ты хочешь сказать, что он слегка чокнулся из-за секса? Чув, ты ведь сам немного того, и по той же причине. Не так ли, Вика? - Седой подмигнул моей подружке. – Толстый хочет кайфануть, и мы его удовлетворим. Конкретно!

   - Это дельце мне не нравится.

   - Да оно плёвое, как два пальца…

   Я знал, что уступлю Седому. И не потому что ему – двадцать три, а мне семнадцать. Мой рост- 187, а вес – 85, и я бы вполне мог отстоять своё мнение с помощью моих тренированных в уличных разборках колотушек. Но перспектива вернуться натощак в берлогу, где гнездились ворчливые предки, мне не улыбалась. К тому же, азарт, замешанный на предвкушении возможной удачи, меня уже захватил. Я для порядка посмотрел на Вику:

   - Что ты думаешь, детка?

   - Не знаю…- медленно ответила она.- Он на меня так посмотрел, что дрожь по коже пробежала.

   Седой сделал ещё одну затяжку и щелчком отбросил окурок.

   - Послушайте, народ. Столик в ночном кафе нас ждать не будет. Это реально. А этот лох, - я же вам говорю, - набит башлями.

   - Седой, давай прикинем…

   - Братан, не понтуй. Я бы не рисковал, если бы не был уверен, что выгорит. Мой вариант: Вика кадрит лоха, ведёт его в сквер якобы на отсос, сажает на скамейку, расслабляет. Мы подкрадываемся, бьём по кумполу, забираем всё, что у него есть – и в отвал. Так что же? Подписались?

   Я достал свою пачку сигарет и закурил. Признаться, меня слегка трясло. Но я постарался скрыть волнение, как бы закашлявшись от дыма. Честно, я боялся не за себя. Вику успела зацепить меня реально. Но я должен был беречь свою репутацию господина. Иначе она догадается, что я влюбился в неё и может позволить себе непослушание. Я покровительственно обнял её за плечи.

   - Годится!?

   - Годится… - еле слышно повторила она и тут же умоляюще посмотрела на меня. – Но обещай не оставлять меня наедине с Толстым в сквере более двух минут!

   - Мы не дадим ему распустить свои лапы, детка, - твёрдо сказал я. – Ты же знаешь: я никогда лажёво не свистел!

   Вика встала на цыпочки и поцеловала меня в губы в присутствии Седого. Она поступила как настоящая подруга.

   - Гуд лак, - шепнул я ей, и она направилась назад, к кинотеатру, откинув голову и покачивая бёдрами. Я снова почувствовал тревогу. В Толстом было что-то такое, что заставляло меня нервничать.

   Увидев приближающуюся Вику, Толстый мгновенно сделал на неё стойку и усиленно вновь стал обтирать платком свою харю. Да, могу поклясться, он упал на неё как тонна кирпича. Клюнул как голодная акула на кусок свежего мяса.

   Толстый, семеня ногами, подкатил к Вике. Некоторое время они разговаривали, стоя на месте. Я увидел: клиент провёл пальцем по вырезу в её блузке. Мне показалось, я услышал, как он возбуждённо закряхтел. У меня возникло желание тут же расправиться с ним. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Я внезапно осознал, что ругаю вслух последними словами Толстого.

   - Не горячись, братан, не горячись,- зашипел Седой и толкнул меня в ближайший подъезд. – Ещё не время. Что с тобой? Хочешь всё испортить?

   Я заставил себя сдержаться. Седой был прав. Если бы Толстый заметил нас сейчас, он бы, конечно же, насторожился. Но я чувствовал себя прескверно, видя, как лох, обняв Вику за талию, провёл её мимо нас, спрятавшихся за дверью.

   И, по тому, как моя малышка еле передвигала ноги, я понял, что она в ужасе.

   - Пора, Седой! – сказал я, высовываясь из подъезда. Кореш втянул меня назад.

   - Не гони!

   Толстый и Вика дошли до конца «уголка», пересекли улицу, свернули в сквер и исчезли из вида.

   - А теперь - вперёд! - скомандовал Седой, и ему не нужно было повторять свои слова дважды. Мы выскочили на тротуар и помчались в строну сквера.

   В этот момент джип «чероки» резко остановился впереди нас. Из салона вылезли четыре амбала и двинулись нам навстречу, загородив дорогу.

   - Привет, Седой! – оскалил золотые зубы плотный мужик в чёрном кожаном пиджаке. Широкополая чёрная шляпа прикрывала его лицо. - За тобой должок. Не забыл, надеюсь, как в «очко» сражались? Позволь получить.

   - Послушай, Босс,- взмолился Седой. – За мной не пропадёт, Пофнут Шайтаныч. Но сегодня я пуст. Я отдам, обязательно отдам!

   - Ох, уж мне этот Адам, обязательный Адам! – развёл руками Босс. - Ты меня уже несколько раз якшал с Адамом, Седой. А должок твой всё ещё за тобой числится! «Вразумите его, - приказал Босс, и двое амбалов схватили моего кореша за грудки, прижали к стене. – А ты посмотри, что у сопляка». Босс сверкнул зубами в сторону третьего громилы, ушастому скорпиону с чересчур длинными клешнями. Тот ощерился, ткнул меня кулаком в грудь и прохрипел:

   - Выворачивай карманы!

   Я считал себя крепким парнем и думал, что умею постоять за себя. Но не в эту ночь. Не сейчас. Ведь я всё время думал о том, что происходит в сквере, куда Толстый увёл Вику. Я запаниковал, поскольку, если начать «разборку», она сразу не кончится. А между тем… Колени мои подкосились, и я прислонился к стене рядом с Седым. Голос мой звучал жалко, помимо моей воли:

   - Кореш правду говорит. Сегодня мы пустые. Последние бабки оставили в кинотеатре. Отпустите, у нас срочное дело на мази!

   - Какое?

   - Гопстопное. Время теряем!

   - Ишь, какие деловые! – тип со странным имя-отчеством «Пофнут Шайтаныч» казалось, о чём-то задумался, глядя себе под ноги. Два амбала трясли и месили кулаками Седого. Кореш уже не держался на ногах, не сопротивлялся, только мычал, стараясь прикрыть голову и живот руками. Скорпион молча шарил у меня в карманах.

   - Пусто! – прохрипел громила и сделал шаг назад. Я тут же, что есть силы врезал ему носком ботинка между ног. Затем правым кулаком влепил Пофнуту в его хохотальник, и тот рухнул в кучу, где разбирались с Седым. Не оглядываясь, я на третьей скорости бросился в сквер…

   Ещё издали я различил белое пятно на лавочке, стоящей под густыми, низко опустившими свои ветви липами. Внутри меня всё оледенело. Я понял, что непоправимо опоздал. Подбегая, заметил, как что-то блеснуло при свете луны в траве. Я нагнулся и поднял нож. Лезвие было в крови… Я с трудом сделал ещё пять шагов и опустился на колени перед Викой. Она безжизненно полулежала на лавочке. Кровь текла из её груди на белую юбку и по голым ногам. Её широко открытые неподвижные глаза смотрели на меня с немым укором…

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 28

Некоторые церковники призывают бедняков, всех униженных и оскорбленных терпеть и не роптать, обещая им после смерти рай на небе. А если этого рая там нет? В Антимире, например, и в Черной дыре, в частности, рая точно нет. Может быть, высадившаяся на Землю нелюдь, принявшая обличие Гнусеровского Пофнутия Шайтановича и ему подобных, неслучайно избрала для себя средой обитания нашу планету? Может быть, рай именно на ней, а не на небе? Рай, который мы, люди, не умеем беречь и хранить, играя безрассудно в «русскую рулетку».АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  РУССКАЯ РУЛЕТКА

На покрытом белоснежной скатертью столе горело девять свечей в память каждому году их совместной жизни. Бледно-желтые язычки пламени чуть покачивались, отражаясь в бутылочном стекле, в хрустале, в синих глазах женщины. Ее волосы спадали на плечи свободными, но послушными волнами. Кожа лица имела оттенок слоновой кости. Довольно большие почти сросшиеся русые брови делали еще более выразительным разрез ее глаз, которые, казалось, дарили тепло и ласку. В подходящее время и в подходящем месте. Но сейчас они источали свет холодный и далекий. Как реликтовое излучение давно погасших звезд.

   - Между нами было так много! Куда все ушло и почему? -с легкой горечью спросила женщина, и ее длинные тонкие пальцы потянулись к дольке очищенного апельсина. - Ты не здесь. Ты не со мной.

    Сидевший напротив вирусолог Барский ничего не ответил, неопределенно пожал плечами и закурил сигарету. В глубине души он испытывал нечто вроде паники. Страх мучил его уже несколько недель, но он старался оставаться внешне спокойным. Ничем не выдать себя. Особенно в этот вечер, когда они наедине в своей квартире отмечали за семейным ужином девятую годовщину их бракосочетания. Барский выпил несколько рюмок "коньяка", едва притронулся к еде, много курил, проклиная себя за нерешительность. Вирусолог всегда и не без основания думал о себе как о мужественном человеке. Однако то, что он собирался сообщить жене, требовало нечто большего, чем обыкновенная отвага.

   - Я понимаю, ты переутомился. Погряз в своей научной работе. Дома почти не бываешь. - Клара улыбнулась. Не очень красивой, однобокой улыбкой. Но это, все же, была улыбка, Вчера, например, ты мог бы устоять против бога сна Морфея на какие-нибудь десять-пятнадцать минут. Чтобы выразить мне хоть немного чувства. Но ты уснул. А мне...мне не оставалось ничего другого, как лежать, уставясь в потолок, ненавидя тебя и себя и думая, что же мне следует делать...

   - Извини, Клара, ты права. Я действительно слишком выкладываюсь на работе. Мне следует уделять больше внимания тебе. Прости...

   В последние дни Барскому снился один и тот же сон. Жена, вся в белом и с белой накидкой на лице, тихонечко прокрадывается в спальню и наклоняется над ним, чтобы сделать укол какого-то лекарства. И для процедуры у ней в руке огромный шприц.

   В смятении Барский срывает накидку и видит перед собой две черные впадины глазниц, голый череп и чудовищный оскал длинных желтых зубов. В холодном поту вирусолог приходил в себя, слышал ровное дыхание спящей рядом жены, и бессонница уже не отпускала...Воспоминание о кошмаре заставило Барского содрогнуться. Он потянулся к рюмке с коньяком и быстро выпил. Прокашлялся.

   - Люди не должны держать друг друга на цепи. -Вирусолог уставился в стоящую перед ним тарелку, осторожно подбирая слова. - Время отдаляет, меняя часто любовь на привычку. Охлаждение чувств почти неизбежно. Не происходит ли это с нами?..Кто знает? Возможно, на это есть веские причины. ..Мне надо переосмыслить мою жизнь, которая теперь на лету...

   - И куда же ты летишь, мой дорогой?

   - Куда? Точно не знаю. Вероятнее всего, в никуда...

   - Ты летишь один? На одном крыле, как в песне?

   - Да, один. Пока один...

   Темные тени сгустились на сером, отмеченном печатью усталости лице вирусолога. "Самая мученическая смерть -это жизнь, когда ты становишься отверженным, - подумал он. -Особенно когда от тебя отрекаются родные, близкие, друзья..."

   Барский встал, вышел из-за стола и приблизился к окну. В стекла легонько барабанил ветер, бросая в них пригоршнями капли дождя. Раздумывая, вирусолог несколько раз оттянул пальцами нижнюю губу и отпустил ее. И губа стучала о его зубы.

   - Иногда мне кажется, Вениамин, что я изрядно надоела тебе. - Клара пригубила шампанское из бокала. - Девять лет опустошили твою душу. Там уже нет меня. Странно... Скучно и тоскливо ...

   - Я... я люблю тебя. Клара. Я не охладел к тебе. В бездетной семье, такой, как наша, трудно удержаться на высоком уровне чувств. Жаль, что у нас нет детей. Но ты, ведь, сама так решила...

   Женщина ничего не ответила. Она никогда не говорила мужу всю правду. Например то, что вышла за него замуж по расчету, а не по любви. Что расчет этот не оправдался, поскольку ни богатства, ни престижного положения в обществе это замужество ей не принесло.

    "Рожать детей от неудачника - значит плодить неудачников", - думала Клара, никогда не испытывавшая удовлетворения от сексуальной близости с мужем. Однако, воспринимая ласки супруга снисходительно и равнодушно, она не отказывала ему в постельных играх. Ей даже нравилась роль темпераментной женщины. Так она держала Вениамина надежно при себе и на коротком поводке, не позволяя ему увлечься другой женщиной и оставляя за собой свободу выбора. Теперь, когда ей удалось найти более перспективную и надежную опору в этой смутной жизни, Клара устроила торжественный семейный ужин для того, чтобы подготовить почву для разрыва и сделать так, чтобы Вениамин думал, что это произошло по его вине. Так ей хотелось.

   - Нет смысла играть в любовь, если игра проиграна. - Клара посмотрела в свой бокал. Пузырьки поднимались в нем со дна и лопались на поверхности как пустые надежды.

   - Так рассуждают жрецы Богемы. Люди свободных профессии. - Барский провел пальцем по стеклу. - Актеры, поэты, художники, музыканты. Нет любви - нет семьи, - их точка зрения. Поэтому они и разводятся чаще. Я в такие игры не играю. Для меня семья - это нечто более важное, чем любовь. Это - ответственность перед Богом и перед людьми. Это -наиболее разумный способ существования... "Как ей объяснить, что нас обоих ждет впереди? Как смягчить страшный психологический удар, который она вряд ли вынесет? Где найти нужные слова?" - Барский искал ответы на эти вопросы и не находил, - "Неужели вся наша жизнь - приготовление и начало Страшного суда?"

   До недавнего времени Вениамин редко размышлял о потустороннем. Его интересовало главным образом то, что существует здесь. Но теперь он отчетливо понимал, что мужество и твердость, которых ему сейчас не хватало в разговоре с женой, приходят лишь оттуда.

   - Я должна кое-что сказать тебе, Вениамин. Кое-что очень важное... - голос Клары звучал тихо и вкрадчиво. И, может быть, от необычной тональности плечи Барского напряглись. Словно жена его опередила в извещении неизбежного. Собственно, это так и случилось, хотя она, как оказалось, говорила о другом.

   - Наш брак - ошибка, Вениамин. Я всегда была несчастлива с тобой. Поэтому самое время поставить точку. Моя молодость уходит безвозвратно. А я хочу счастья...Имею на него право. Надеюсь, ты понимаешь?

   Барский отвернулся от окна и посмотрел удивленно на жену. Он почувствовал некоторое облегчение, ибо ожидал услышать худшее. Он заметил, как пронзительно сверкнули синие глаза, словно кто-то занес над ним лезвие ножа. Вирусолог откинул голову, резко затянулся сигаретой, выдохнул струйку дыма и ничего не ответил. Жена опустила глаза:

   - Завтра я уйду от тебя, Вениамин. - Тонкие пальцы, сжимавшие ножку фужера, побелели. - Уйду навсегда.

   Барский продолжал стоять у окна, молча разглядывая узоры на застилавшем пол синтетическом ковре, будто сказанное женой не имело к нему никакого отношения. Такая реакция или отсутствие ее удивили Клару. Она ожидала всего, чего угодно, но только не отрешенного смирения.

   - Тебе, я вижу, совсем безразлично то, что я намерена сделать. Даже не интересно узнать, с кем я решила связать мою судьбу? - На этот раз ее голос звучал обиженно и резко. Как крики голодной чайки, которая промахнулась и не поймала рыбешку на гребне волны. Клара выпрямилась на стуле и чуть подалась вперед.

   - Отчего же? - Барский, не торопясь, пересек комнату и сел за стол напротив жены. - Это любопытно. Весьма. Ты уверена, что не ошиблась и на этот раз?

   - Найти настоящего мужчину сложно. Но мне повезло.

   - Кто же он, этот счастливец?

   - Ты его хорошо знаешь. Он - главный врач в том же самом медицинском центре, где ты заведуешь лабораторией.

   - Гостев? Виктор? - изумился Барский. Но тут же успокоившись, добавил, - Поздравляю. Впрочем, он, кажется, лет на двадцать старше меня. Тебя это не смущает?

   - Нет. Такие, как он, стареют медленно... Мне с ним хорошо. Очень...

   - Понимаю... Вижу, вы уже успели...

   - Не буду лицемерить, дорогой. Разумеется, я спала с Гостевым. И не раз. А как же иначе? Голод просит еды. Жажда требует питья. Страсть нуждается в сексуальном насыщении.

   - Так у вас, значит, страсть... - Губы Барского раздвинулись в иронической' улыбке. - Поздняя, роковая страсть. Но разве Гостев не женат?

   - Полгода назад Виктор развелся. Его дети - сын и дочь - уже взрослые. Алименты ему не нужно платить. У него пусть пока скромный загородный особнячок. Но уютный и со вкусом обставленный...

   - Судя по всему, ты успела освоиться в этой особнячке. Твой дом уже там, не так ли?

   - Да, ты прав. "Рыба ищет, где. глубже, а человек - где лучше". Эта пословица про меня, Вениамин. Сама наша мерзкая жизнь заставляет быть меркантильной. Жизнь теперь - огромный рынок, где все продается и покупается. От самой простой веши до самой высокой идеи. Особенно на валюту. У тебя, милый, ее нет. А у Гостева она есть. Она - моя настоящая страсть, Вениамин. Потому что я хочу выжить и жить достойно во времена всеобщего базара. А не попрошайничать и прозябать на этой ярмарке вещизма и чревоугодия. Я хочу жить красиво... И как можно дольше оставаться красивой. А это стоит дорого. Очень дорого. Тебе это просто не по карману... Мне жаль тебя и немножечко себя, Вениамин...

   Присутствовавший в атмосфере сильный аромат французских духов, которыми пользовалась Клара, вступил в борьбу с запахом тления и был побежден. Так, по крайней мере, показалось Барскому. Но, все же, побежденный аромат не исчезал, как и мерцавшие свечи, напоминая о прошлом. Вирусолог налил и осушил еще одну рюмку коньяка. На мгновенье ощущение горячей терпкости во рту отключило его от реальности. Однако от этого она, реальность, не стала лучше. Нет.

   - Я тебя люблю, Клара. Не оставляй меня. Особенно когда мне очень тяжело...

   - Не говори больше о любви, Вениамин. Я не хочу ничего слышать о ней. Она ярко светит и быстро сгорает, как метеорит в атмосфере. Раньше падающую звезду люди называли жар-птицей. Они бежали за ней в поисках долгожданного счастья. Но кому из них удалось поймать жар-птицу и удержать ее? Я предпочитаю синицу в руке...

   - Держи ее осторожно, - усмехнулся Барский. - Синицы, как правило, в неволе не живут. Особенно старые синицы...

   - Не язви. У Виктора отменное здоровье. И он не витает в oблаках, как ты, наивный журавль. Ты упрямо не хочешь спуститься на грешную землю. Посмотри повнимательнее в зеркало. Ты плохо выглядишь. Глаза потускнели. Щеки ввалились. У тебя серый цвет кожи, словно ты почти не бываешь на свежем воздухе. Ты разучился отдыхать, расслабляться... Сутками пропадаешь в своей лаборатории. Что ты там потерял? Что ты ищешь и не можешь найти?

   - Лекарство от смерти.

   - Эликсир вечной жизни? И ради этой бредовой идеи ты готов пожертвовать всем: здоровьем, семейным благополучием, большими и маленькими радостями? Ты - живой труп, Вениамин. Равнодушный, холодный живой труп, который даже в постель ложится, словно в гроб, мертвый для всего мира и для меня. Я уже забыла, когда в последний раз мы были близки. Когда это было? Две, три недели назад? Ты не помнишь?

   Барский ждал, когда она выговорится. "Сказать или не сказать? - думал он. - Как она воспримет? Что с ней будет? Или лучше не говорить ничего? За измену должны страдать не только те, кому изменяют..."

   - Надеюсь, Клара, ты не откажешь мне в последней просьбе? - спросил он еле слышно.

   - В какой же?

   - Раздели эту ночь со мной. Как в старые наши лучшие времена. Ради девяти лет нашей совместной жизни. Пусть это будет наша прощальная ночь...

   - Ты этого очень хочешь?

   - Да. Попрощаемся красиво. - Барский закрыл ладонью нижнюю часть лица. Когда он опустил руку, на его щеках и подбородке появились красные пятна. Некоторое время она наблюдала, как пятна постепенно исчезали. Потом вздохнула:

   -- Хорошо. Пусть будет по-твоему.

   Какое-то наполненное особым смыслом молчание повисло в воздухе. Словно что-то не было сказано, но это что-то было ясным для обоих и не нуждалось в словах. В молчании возникали и исчезали минуты. Время догорало в пламени свечей, судорожно дергалось в паутине отдаленного шума уличного движения, ползло по стеклу каплями дождя. Стенные часы пробили половину двенадцатого. Клара медленно, одну за другой задула свечи. Потом встала из-за стола, потянулась в полутьме и сказала:

   - Торжественная часть окончена. Мне надо принять душ. Встретимся через полчаса. В постели...

   ...Утром дождь лил, не переставая. Под таким дождем можно промокнуть за две минуты. Дождь даже усилился. В половине седьмого Барский, выйдя из подъезда, пробежал несколько десятков метров до автостоянки, звякнул ключами и нырнул в свой старенький"жигуленок". Вирусолог включил мотор, и, пока тот прогревался, Барский выкурил свою первую из новой пачки сигарету, думая о женщине, с которой он только что расстался навсегда. Он вспомнил последние мгновенья их интимной близости, которая, увы, не принесла ему ни радости, ни наслаждения. И, тем не менее, он испытал определенное чувство удовлетворения. В некоторой степени.

   Барский вел машину осторожно и медленнее, чем обычно. Дождь падал на асфальт и превращался в наледь. Огромный город создавал внутри и вокруг себя свой климат, что требовало от автомобилистов осмотрительности и внимания.

   Вездеходный автомобиль марки "джип" обогнал "жигуленок" вирусолога на автостраде. Свет фар "джипа" сверкнул и померк в туманной мгле. На скользком повороте вездеход занесло. Сбив несколько деревьев, дважды перевернувшись, автомобиль каким-то чудом вновь оказался на шоссе и замер, лежа на боку, как обессиленное от ран животное. Смертельно изуродованное из жести и пластмассы животное, которое, словно в агонии, продолжало крутить колесами, извергая из своего искореженного чрева пар, бензин и... человеческую кровь.

   Несколько автомобилей остановилось. К дымящейся машине со всех сторон побежали люди, чтобы оказать первую помощь находившимся в салоне мужчине и женщине.

   Барский притормозил и медленно объехал место катастрофы. Он не вышел из машины, как это сделал бы, разумеется, раньше, месяц назад. Сейчас он не мог так поступить. Не имел права, Вениамин увидел, как двое автомобилистов вытащили полумертвого водителя, отнесли в сторону и уложили на обочину. Один из спасателей выпрямился и вытер пот со своего лба тыльной частью перепачканной кровью кисти руки.

   "Очень даже может быть, уже зараженной смертоносным вирусом кровью, - с горечью подумал Барский. - Альтруизм внешне смешон, нелеп, безрассуден. Правилами самопожертвование не предусмотрено. Но люди бросаются к попавшим в беду собратьям по собственной доброй воле и не помышляют о последствиях..."

   Надломанный до хрипотцы голос модной певицы, доносившийся из репродуктора автомобильного приемника, напомнил ему о фатальной неизбежности земного существования: «Русская рулетка – жестокая игра. Дожить бы до рассвета, дожить бы до утра. Так выпьем без остатка за всех «шампань» до дна. Ставки сделаны, ставки сделаны, ставки сделаны, господа! "Что нам жизнь? Деньги медные! Мы поставим на белое. Жребий скажет, кому умирать!"

   "Как часто мы играем в русскую рулетку! - продолжал рассуждать вирусолог. - Прикладываем к виску дуло заряженного одной пулей револьвера, раскручиваем вслепую барабан и нажимаем на спусковой крючок. Шесть к одному, что роковой выстрел раздастся. Если играть в эту рулетку слишком долго, даже самому удачливому когда-нибудь не повезет. Каждое событие имеет свой срок. Время - самый большой враг тех, кто уже обречен, а также и для тех, кто пытается облегчить участь обреченных... То, что я ищу, вероятно, будет найдено не раньше, чем через десять лет. Очень долгий срок. Между тем дуло опять прикоснулось к виску, и на этот раз патрон застыл напротив бойка..."

   Ровно в восемь утра вирусолог подъехал к расположенной в загородном лесопарке клинике. Холодное солнце, прогнав тучи, всходило на небе. И первые лучи показались Барскому пустыми и лживыми, как показания давно сломанного спидометра в его автомобиле.

   Обитатели клиники и те, кто не страдал бессонницей, только поднимались с постелей. Разумеется, кто еще могли это сделать. Сорок палат клиники были переполнены смертниками, у которых нет шансов на спасение. С большинством больных Барский был знаком лично. Некоторые даже стали его друзьями. К концу прошлого года около двадцати из них, когда-то здоровых, молодых людей, умерли. Их места заняли другие и вместе с оставшимися вели безнадежную борьбу с неизбежностью.

   Барский знал, что так называемое "раннее вмешательство" могло замедлить скорость развития инфекции в ее острую, летальную форму. Но для этого нужны были импортные очень дорогостоящие лекарства. Однако погрязшее во внутренних и внешних долгах правительство средств почти не выделяло на приобретение медикаментов и необходимую научно-исследовательскую работу. Спонсоры не спешили раскошелиться. По разным причинам.

   Поднявшись на второй этаж, Барский проник в свой кабинет. Справа от письменного стола на стене висела диаграмма, составленная из разноцветных квадратиков - по одному на каждого пациента. Цвет означал состояние больного: белый - наличие симптомов заболевания, зеленый - развитие болезни в острую клиническую форму. Диаграмма была похожа на газон с голыми островками.

   "Жизнь становится невыносимой, когда у тебя диагноз самой страшной болезни, - подумал Барский, усаживаясь за стол. - И когда скрыть заболевание нельзя. И люди умирают так быстро не от самой болезни, не от сопутствующих: инфекций. Они погибают прежде всего от отношения к ним в обществе, которое в своей эгоистической брезгливости не способно к милосердию и состраданию..."

   Контрольные проверки вирусолог делал себе сам. Каждые четыре месяца. Он понимал: рано или поздно заражение произойдет. Постоянное общение с больными, эксперименты с инфицированной кровью в лаборатории создавали вокруг фатальную зону смертельного риска. В конце концов, удача отвернулась от него: Барский слишком долго играл в русскую рулетку. Последние анализы показали, что он инфицировался. Словно кто-то всемогущий спустился с небес или поднялся из преисподней для того, чтобы нажать костлявым пальцем на спусковой крючок заряженного и приставленного к виску револьвера.

   Барский отчетливо представлял себе, что его ждет. От него отвернутся родственники, знакомые, друзья, когда узнают, что он заразился. Клара их уже опередила, но по другим соображениям. Однако теперь это уже не имело значения. Она предала его, а он не успел рассказать ей о своей беде. Вернее не захотел. Как специалист, он, разумеется, понимал, что человек может стать источником заражения полового партнера через несколько дней после того, как заразится сам. Немного подумав, Барский потянулся к телефону и набрал знакомый номер. Три долгих гудка раздались в трубке, а затем послышался уверенней тональности баритон:

   - Гостев у аппарата.

   - Это Барский. Клара мне рассказала о ваших совместных планах. Я не возражаю. Я желаю вам обоим удачи.

    - Спасибо. Признателен.

   - Но есть одно обстоятельство...

   - Какое?

   - Я заразился вирусом. И не уверен, что не заразил Клару. Вполне возможно, что я заразился от нее. А она в свою очередь - от тебя. Ведь она не имеет представления, чем мы тут занимаемся. Ни малейшего.

   - Неужели ты думаешь, что я ... я.

   - Все мы играем в русскую рулетку.

   - В какую еще рулетку?

   - Неважно. Важно другое: тебе и Кларе необходимо срочно проверить кровь. Впрочем, не мне тебя учить. Еще раз желаю удачи.

   Барский положил трубку на место, рассеянно постучал пальцами по поверхности стола, затем встал, подошел к шкафу с историями болезни и вынул папку, которая сейчас его наиболее интересовала. Эта уже законченная история болезни началась с письма, которое поступило в клинику в начале прошлой осени. Барский взял письмо в руки, надел очки и стал его перечитывать вслух, словно это было ему очень важно и будто его внимательно слушали Гостев, Клара и бесконечное множество других людей.

   "Если говорить откровенно, то самая страшная болезнь века есть результат греха. Греха личного или греха родителей, предков. Мы наследуем болезни, которые являются наказанием за грехи или их последствия. СПИД - это не та болезнь, которую можно победить традиционной медициной. СПИД - это, по сути, и не болезнь, а естественная защитная реакция планеты против того, кто уничтожает эту планету. Против человека неразумного, а, вернее, - безумного. Наилучшее лекарство от СПИДа - образ жизни и направление мыслей. Всякий инфицированный и даже заболевший СПИДом может опять стать здоровым - для этого не требуется никаких лекарств и снадобий.

   В доказательство этого, я, Гончаров Геннадий Гаврилович, русский, 37 лет, по рекомендации моего духовного наставника Гнусеровского Пофнутия Шайтановича, добровольно заразил себя вирусом СПИДа, чтобы под наблюдением группы врачей на протяжении года безо всякого медицинского вмешательства избавиться исключительно духовными усилиями от этой заразы..." Барский перелистал папку и поставил на место. Доброволец Гончаров сдержал слово: до своего последнего дня он отказывался от всякого лечения. И прожил немногим более года.

 

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ-  25

«Человек предполагает, а Господь располагает. Если это совпадает, значит, будет хорошо» - бытует такая присказка. Но сработает ли она в судьбе персонажей данного рассказа – жучка под названием «божья коровка»; женщины, привыкшей жить на содержании состоятельных мужчин; бандита-вымогателя по кличке Голубчик и частного детектива Перфильева, предпринимающих попытку бегства от подстерегающих их опасностей?АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

 ПРИ ПОПЫТКЕ К БЕГСТВУ

   Это было в апреле прошедшей весны. Солнечный воскресный день внезапно огласили громкие тревожные завывания: у здания горотдела милиции. Водители более десятка служебных машин включили одновременно сирены. Провожали в последний путь сотрудника уголовного розыска старшего лейтенанта Самсонова, убитого при неудачном задержании бандита Голубчика.

   На траурном митинге и на похоронах сослуживцы Самсонова торжественно поклялись разыскать убийцу, чтобы он понес самое суровое наказание. Позже, на поминках, они говорили о низкой заработной плате милиционеров, о жалких их жилищных условиях, а главное - о своем бесправии перед все более наглеющими уголовниками. Именно это бесправие, - полагали многие, - и погубило Самсонова. Старший лейтенант действовал по инструкции: сначала приказал бандиту сдаться, затем произвел предупредительный выстрел в воздух... И получил взамен две пули - в голову и грудь. Кто-то из оперативников даже вспомнил, что в США полицейским запрещается делать предупредительные выстрелы, и, если они открывают огонь, то только с целью поражения.

   Все это было в апреле.„Как будто вчера", - подумал про себя Анатолий Перфильев, бывший оперуполномоченный уголовного розыска, который среди сотрудников горотдела пользовался репутацией близкого друга Самсонова. Примерно за два года до гибели старшего лейтенанта Перфильев подал рапорт на увольнение. Его увлекла перспектива иметь свое, собственное дело. И он стал частным детективом. По патенту.

   Вечерело. Мягкое ласковое июньское солнце, уходя за горизонт, заливало малиновым светом небольшой кабинет частного детектива, расположенный в используемой по найму квартире на третьем этаже жилого дома. На двери квартиры висела табличка с надписью „Зоркое око". Это экзотическое название своему „сыскному агентству" бывший милиционер придумал сам.

   Перфильев сидел за письменным столом, уставясь невидящим взором в открытое окно. Обычно бледное его лицо порозовело в лучах заката. Частный детектив был среднего роста, коренастый белобрысый человек с жесткими бровями и хорошо вычищенными зубами. Его светло-серые глаза, как правило, ничего не выражали, хотя мало что оставалось для них незамеченным. Работая многие годы в милиции и теперь занимаясь не совсем обычными делами, он привык к атмосфере уголовщины, насилия и обмана. Случалось всякое. Однажды Перфильев в одиночку обезвредил трех грабителей, которые держали его под дулом пистолета. Или, по крайней мере, так они думали. Отобранный у преступников пистолет Перфильев не сдал, как положено, а оставил себе на всякий случай и даже усовершенствовал, приладив к дулу с помощью одного знакомого умельца глушитель. С этим пистолетом в наплечной кобуре под пиджаком „Зоркое око" чувствовал себя увереннее.

   Перфильев докурил сигарету, посмотрел на молчавший телефон, затем на ручные часы. Они показывали без пятнадцати минут десять. Обещанного сигнала еще не последовало. Нужно было набраться терпения и ждать. Это частный детектив тоже умел. Новая профессия требовала терпения и выдержки. Ведь „Зоркому оку" приходилось выслеживать неверных жен по поручению ревнивых мужей и наоборот, выявлять мелких рэкетиров по заданию состоятельных бизнесменов, разыскивать сбежавших от докучливых родителей своенравных подростков, собирать по поручению дотошных адвокатов компрометирующие сведения на свидетелей обвинения. В условиях правовой неразберихи и ослабления деятельности правоохранительных органов клиентов у Перфильева хватало, и он, в отличие от своих бывших коллег в милицейских мундирах, не испытывал финансовых затруднений.

   Однако смерть Самсонова благополучие частного детектива поставила под угрозу. Теперь Голубчик представлял и для него, Перфильева, реальную опасность, устранить которую требовалось безотлагательно. „Зоркое око" должен был сделать это сам на правах старого друга погибшего.

   О бандите Перфильеву было известно многое. Голубчик почувствовал соблазнительный вкус вымогательства еще в молодом возрасте. Сколотив небольшую банду, он взял под свой контроль несколько каналов сбыта наркотиков. Несговорчивых продавцов дурмана Голубчик и его подручные вывозили за город, пытали каленым железом, угрожали продырявить электродрелью или перепилить живьем. Повязанные собственными грехами, сбытчики отдавали бандитам и деньги, и ценности, и наркотики, и никто из них в милицию не обращался. Вызываемые в уголовный розыск потерпевшие не поддавались на уговоры. „Что вы, - говорили они, бледнея. - У нас семьи, дети. Голубчик этого не простит".

   И все же, в конце концов, удалось получить свидетельские показания от двух жертв, которых бандиты подвергли пытке электрическим током. Голубчика и его боевиков группа захвата обезвредила в считанные минуты, в тот момент, когда бандиты собирались отбыть в сторону моря, чтобы подзагореть и развлечься. На запястьях главаря защелкнулись стальные браслеты. Суд приговорил его к длительному сроку. Когда Голубчик вышел на свободу, завершался двадцатый век…

   От воспоминаний Перфильева отвлекла божья коровка с черной головкой и черными пятнышками на туловище, которая медленно ползла по полированной поверхности стола, помахивая парой щупальцев-усиков, ища ветерок, чтобы взлететь. Букашка слегка покачивалась на ходу, как старая женщина, несущая тяжелые сумки. Добравшись до края стола, насекомое приоткрыло половинки панциря, распустило крылышки и вылетело в открытое окно. „Попытка к бегству удалась", - подумал детектив, и мысли его вновь обратились к делу Голубчика.

   Вскоре в уголовный розыск стали поступать сигналы о том, что Голубчик ищет возможности „отмыть" награбленные и припрятанные им деньги и вкладывает крупные суммы в различные артели и организующиеся фирмы. Одновременно он взялся за старое, расширяет сферу влияния, поджаривая пятки кое-кому из дельцов и даже тем, кто традиционно платил дань другому главарю вымогателей по кличке Монарх.

   Но, как известно, король может быть только один. И вот однажды, когда Монарх собирался поужинать в своем излюбленном ресторане, последнее, что он, стоя на тротуаре в окружении телохранителей, увидел в своей жизни, была проезжавшая мимо легковая машина. Просунутые в окна стволы изрешетили Монарха почти в упор. В тот же вечер Голубчик отпраздновал свою победу в другом ресторане.

   В открытое окно кабинета веяло теплым ветерком. Снаружи шуршали шинами автомобили. Подошвы шелестели по тротуару. В воздухе слышались бормотание и шепот. Голос лотошника, расположившегося на углу улицы, звучал зазывающее: „Есть горячие пирожки с изюмом. Горячие пирожки!" Перфильев знал, что эти пирожки выпекались в кафе „Ласточка", которое тоже контролировалось Голубчиком.

   Для Перфильева не было секретом и то, что уже почти два месяца утренняя оперативка в горотделе каждый день начиналась с разбора мероприятий, проводимых с целью поимки Голубчика. Но бандит как сквозь землю провалился. За советом и помощью сотрудники горотдела не раз обращались к „Зоркому оку". Частный детектив высказывал предположение, что Голубчик лег на дно, притаился и выжидает, что бандит, вполне возможно, изменил внешность и подался в бега или даже по чужому паспорту выехал за границу. Однако сам Перфильев почти не сомневался, что Голубчик в городе. И, может быть, сегодня... Если все окажется так, как он предполагает, если его расчет верен.

   „Не слишком ли много если?" – детектив задумался, глядя на отражение заката, пылающее на потолке. Становилось темнее. Мысли Перфильева ворошились в его голове с какой-то вязкой медлительностью, застревая в мешанине образов. Ему почему-то виделось мертвое лицо Самсонова, смотревшее в безоблачное небо широко открытыми глазами. Запекшаяся кровь чернела на углах рта убитого. Из пропасти памяти возник образ красивой женщины, трудно предсказуемой в своих поступках и жестах. Перфильев думал и о себе - отрешенно, хладнокровно, - как о человеке, который был уверен, что не знает страха, но сейчас чего-то боялся, который воспринимал смерть бывшего друга как отчасти собственную.

   Телефон зазвонил внезапно как сигнал тревоги. Перфильев посмотрел на аппарат, но не снял трубку. Раздалось еще два звонка. Затем вновь наступила тишина. Детектив перевел взгляд на часы, внимательно следя за секундной стрелкой. Когда та обежала три круга, телефон опять зазвонил. Четыре раза. Перфильев и на этот раз не прикоснулся к трубке.

   Он неторопливо встал из-за стола, достал из сейфа пистолет, привинтил к дулу глушитель, сунул оружие в плечевую кобуру и надел пиджак. В глазах частного детектива появилось чуть заметное сияние, похожее на тонкий луч света, проникающий издалека сквозь пыльный коридор.

   Когда Перфильев вышел из здания, солнце уже опустилось за горизонт. Крыши отдельных домов еще пламенели. Стекла последних этажей сверкали как алмазы. Тени стали длинными и лиловыми.

   „Зоркое око" открыл переднюю дверцу собственной „ауди", уселся за руль, включил мотор и медленно тронулся. Примерно минут сорок он разъезжал по городу, меняя направление, петляя по улицам и переулкам, время от времени посматривал в боковое зеркальце. Не обнаружив ничего подозрительно, он направил «ауди» в недавно отстроенный микрорайон и остановил машину неподалеку от универсама.

   Перфильев опустил боковое стекло и почувствовал запах близкого леса. Не очень сильный, но достаточный, чтобы напоминать людям, что и здесь когда-то вместо бетонных домов-коробок возвышался чистый сосновый бор, где гудели могучие сосны под напором порывистого ветра, пахло смолой и хвоей, где люди могли испытывать другие чувства, нежели тревога, страх, боль и ненависть.

   Частный детектив откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Он сидел очень тихо, не шевелясь, словно прислушиваясь к потусторонним неразборчивым голосам. Даже когда дверца справа от него открылась чей-то рукой и вновь мягко захлопнулась, он не повернул головы. Только по скулам пробежали два желвака.

   - Я не опоздала, надеюсь? - женщина улыбнулась чуть-чуть заискивающе и пристально посмотрела на него. Ее прямые черные волосы были повязаны в пучок. Темно-карие глаза влажно блестели. Щеки покрывал легкий румянец - следствие внутреннего волнения, или умелого использования хорошей и дорогой импортной косметики, или, что было вернее всего, как думал Перфильев, курения сигарет с дополнительной начинкой из гашиша. На ней было простое вязаное платье, которое облегало ее стройную фигуру так, словно его нарисовали. Ей перевалило за тридцать, но выглядела она чуть моложе. Она наклонилась и слегка прикоснулась губами к его щеке.

   - Ты в порядке, милый?

   - В полном. Голубчик у тебя?

   - Да. Иначе я бы не позвонила. Заявился прошлой ночью. Снотворное я дала ему в коньяке. Когда выходила, он спал.

   Перфильев повернул ключ зажигания. Мотор взялся с первого раза, мгновенно набрав обороты. Машина рванулась с места.

   Минут пятнадцать они ехали молча, каждый думал о своем. Детектив вспомнил, как несколько месяцев назад он привел ее к себе в холостяцкую квартиру якобы для делового разговора. Раньше ее содержал Монарх, и она досталась на правах наследства Голубчику. Но нежных чувств к новому покровителю отнюдь не испытывала. Перфильев, может быть, как Монарх и Голубчик, находил в ней что-то особенное. Тогда, на квартире, после выпитой поровну бутылки водки, она вдруг сделала легкое, почти неуловимое, движение, и платье соскользнуло с ее плеч и дальше вниз до ее локтей. Ее упругие груди обнажились. Перфильеву показалось, что они словно вылеплены из алебастра руками гениального скульптора. И эта вызывающая белизна с розовыми сосками на ней в контрасте с остальной бронзовой от загара кожей делала эти груди еще более совершенными, несмотря на их бесстыдную обнаженность. Немного погодя Перфильев обнаружил, что его приводит в бешенство даже мысль о том, что кто-то другой может прикоснуться к этим грудям.

   Воспоминания внезапные, как волна, разрушающая замок из песка, нахлынули и на женщину. Картины из прошлого, мгновенно сменяя одна другую, возникали в ее памяти с одним каким-то навязчивым лейтмотивом: ее, словно тряпичную куклу, мяли, тискали, хватали и бросали сильные и безжалостные руки Монарха, Голубчика и того молчаливого крепыша, который, казалось, видел в ней только средство для достижения своих целей. Слезы навернулись на ее глаза. Но мысль о том, что сидящий рядом мужчина увидит, как она плачет, заставила ее почувствовать себя жалким ничтожеством. „Красивая игрушка и больше ничего! - с горечью подумала она о себе. - Вещь, которая с каждым днем, с каждым годом обесценивается. И что заставляет меня жить так, как я живу? Любовь? Нет. Привычка к безбедному существованию? Пожалуй... Неужели у меня никогда не было выбора? Тупики кончаются стенкой, любил повторять Монарх, но его прикончил Голубчик, за которым охотится теперь „Зоркое око". И что со мной будет завтра? Но до завтра еще надо дожить".

   Женщина резко наклонилась вперед, повиснув на пристежном ремне от того, что машина затормозила и остановилась. В салоне зажегся тусклый свет. Перфильев посмотрел ей в глаза. Они показались ему бездонными.

   - Я пойду один, - сказал он, почти не разжимая губ. - Если через полчаса меня не будет, уезжай. Я найду тебя. Если нет, значит, меня нет вообще. Ты поняла?

   Отойдя метров на пятнадцать от машины, он обернулся и махнул рукой. В салоне было темно, и он не разглядел, ответила ли она на его жест.

   Ключ проскользнул в замок тихо. Дверь бесшумно открылась. Выхватив пистолет, Перфильев осторожно перешагнул порог и прижался спиной к стене прихожей. Ни звука. Выждав несколько секунд, детектив боком приблизился к спальне, дверь в которую женщина оставила предусмотрительно полуоткрытой. Голубчик все еще спал, безмятежно развалившись на широкой кровати. Перфильев осторожно приблизился, поставил свободной рукой стул у изголовья и медленно опустился на него. Затем еще раз оглядел спящего. Одутловатое лицо бандита блестело от легкой испарины. Дышал Голубчик ровно и глубоко. На нем были только полосатые трусы. Перфильев пошарил левой рукой под подушкой, пальцы нащупали металл и вытащили за дуло пистолет. Затем „Зоркое око" резко и бесцеремонно ткнул бандита тем же дулом в бок. Веки Голубчика задрожали и раскрылись. Выпуклые рачьи глаза скосились в сторону и уставились на Перфильева, который - в обеих руках по пистолету - сказал тихо, но твердо:

   - Руки на голову.

   Голубчик молча повиновался. Держа ладони на затылке, он принял сидячее положение, развернулся, поставил босые ноги на ковер и уставился на ступни, словно что-то соображая. Прокашлявшись и сплюнув мокроту, он спокойно спросил:

   - Значит, сука меня заложила?

   - Теперь это уже не имеет значения, - так же невозмутимо заметил детектив.

   - Ты хочешь сдать меня в плен?

   - Чтобы ты сообщил им, что я продажный?

   - Я давал, ты брал.

   - Подтверждаю. Но только тебе. Только сейчас.

   - Ты отпустишь меня, Толик?

   - Тебя все равно поймают.

    - Но мы всегда ладили. Всегда! Вспомни, это ты подсказал мне убрать Монарха. Это по твоему настоянию я его замочил! Тебе нужна его шлюха? Бери задаром к баблу в придачу! Добро?

   - Она здесь не при чем. Ты совершил роковую ошибку, убив Самсонова. Этого тебе не простят ни я, ни другие. Тебе хана, Голубчик.

   - Двести тысяч зеленых!

   - Выбирай, - Перфильев качнул дулом своего пистолета - Или я пристрелю тебя точно так же, как ты Самсонова. Или ты сам себя выведешь в расход.

   - Каким образом?

   - Очень просто. Ты пишешь письмо: мол, раскаиваюсь, нахожусь в безвыходном положении, поэтому кончаю с собой. Потом снова ложишься на кровать лицом к стене. Я вышибаю тебе мозги твоим же пистолетом и вкладываю его в твою руку. Договорились?

   - Я дам тебе еще двести. Отпусти!

   - Не могу. Одной веревочкой повязаны. И денег мне не надо. Что деньги? Бумага! Есть вещи поважнее.

   Пистолет в правой руке частного детектива чуть наклонился, и его снабженное глушителем дуло уставилось бандиту в живот.

   - Я отдам тебе всё, что у меня есть! - Голубчик привстал с кровати. Раздались два негромких хлопка. Словно кто-то открыл подряд две бутылки шампанского.

   Голубчик подпрыгнул на месте и опустился на колени. Его выпученные глаза остекленели, прежде чем он рухнул на пол. Бандит лежал навзничь, обнимая окровавленный паркет, как будто это ему нравилось и он решил остаться в этой позе надолго. Перфильев и, нагнувшись, дотронулся пальцем до щеки убитого. Кожа на лице Голубчика начала холодеть.

   Не мешкая, „Зоркое око" подошел к платяному шкафу, раскрыл его и достал спрятанный за верхней одеждой небольшой чемодан. Со слов женщины, он знал, что в нем находилась наличность Голубчика: деньги, золото, драгоценности. „Теперь надо убираться и подальше. Подальше! - напомнил себе Перфильев. - Подальше от этой квартиры, с валяющимся на полу мертвецом, подальше от этого города, где уже нельзя мне оставаться ни часу, а, может быть, и подальше от этой страны, погрязшей в смуте и неразберихе". Всё, что детектив поднакопил, уже лежало в тайнике под задним сидением „ауди" вместе с авиабилетами и поддельными паспортами.

   Он вышел из квартиры с чемоданчиком Голубчика так же бесшумно, как и вошел. На лестничной площадке - никого. Без помех Перфильев спустился вниз в кабине лифта и через три минуты уже открыл багажник машины и положил в него чемоданчик. Затем он сел за руль и сказал:

   - Все в порядке. Можно ехать.

   Ему никто не ответил. Он повернул голову. В салоне никого не было. На приборной панели белел листок бумаги:

   „Анатолий, я больше так жить не могу. Я - никто. И то, что случилось с Монархом и Голубчиком, рано или поздно произойдет и со мной. По твоей воле. Поэтому я решила покаяться. Прощай. То, что у тебя лежало под задним сиденьем, я забираю, чтобы в милиции поверили в мою явку с повинной".

   Перфильев прочел и смял листок в кулаке. Он почему-то вспомнил о божьей коровке и сказал вслух самому себе: «Вот и еще одна попытка к бегству закончилась сегодня успешно». Но надо было решить, что делать дальше.

   Машина мчалась по загородному шоссе, потом резко свернула на проселок. За боковыми стеклами промелькнули две-три спящие деревни. Впереди чернел глухой стеной лес. Перфильев резко сбросил скорость и при свете фар въехал в гущу деревьев. Через пару минут „ауди" прочно завязла в грязи разбитой колеи. Детектив вылез из машины и пошел вперед, с трудом вырывая ноги из вязкой глинистой жижи. Он свернул с дороги на первую попавшуюся небольшую поляну, тщательно обтер ботинки о мокрую от выпавшей росы траву и устало распрямил плечи.

   «Какое это имеет значение, где ты лежишь мертвым? - подумал Перфильев. – На этой поляне или в болотной грязи, или в мраморной башне на высокой горе? Ты спишь беспробудным сном. И тебя не должны беспокоить подобные пустяки. Грязь и вода для тебя все равно, что чистый воздух. Ты спишь, не помня отвратительности того, как ты жил, как ты умер».

   Перфильев достал из кармана пиджака пистолет Голубчика и вынул из него обойму. Она оказалась полной, подзаряженной двумя патронами, вместо тех, отстрелянных в Самсонова. Детектив вставил обойму на место, передернул затвор. Рука, державшая пистолет, медленно поднялась и приставила холодное дуло к виску.

   Рассветало. Перфильев закрыл глаза и глубоко вдохнул ноздрями. Утро пахло запахами лета, и все, что росло, было абсолютно неподвижно в стоячем воздухе.

 

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 22

Признаться, в бане после парилки я часто в купель окунался. Вот и переохладился. Полёживая в постели и поохывая от почечной колики, все-таки попытался рассказать вам, дорогие мои читательницы и читатели данного журнала, о моём виртуальном посещении аукциона, который будто бы проводится во вроде бы существующем заведении «У Пофнутия». Однако далеко ли воображение приболевшего автора оторвалось от реальной действительности? Судить вам.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  АУКЦИОН

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 21

Когда вы возвращаетесь в родное жилище, будь то отдельный дом или квартира, вам, разумеется, приятно видеть, что оно не потревожено. Всё, вроде, на своём обычном месте. Нет никаких следов взлома. Однако…не стоит ли вам проверить тщательно скрываемые вами от посторонних глаз «тайнички», где вы прячете, на всякий случай, драгоценности и кое-какую наличность? Вдруг там ничего нет из-за того, что ваше жилище посетил некий Призрак- экстрасенс?АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ПРИЗРАК

«Сразу же ставлю вас в известность, что верить моим откровениям полностью я бы вам не советовал. У нас, воров, в крови, что ли, этакая склонность к романтическому вранью. Но, с другой стороны... Кое-что полезное, я думаю, вы извлечете из моей, так сказать, чистосердечной исповеди.

   Прежде всего разрешите представиться. Киреев Роман Афанасьевич, 1962 года рождения. Признан судом особо опасным рецидивистом, и сидеть мне еще в зоне лет восемь. По уголовной „специальности" я - квартирный вор. Домушник. Профессионал.

   Как правило, сомнительны наши воровские рассказы о том, по каким причинам по кривой дорожке бегаем. Я обычно даю такую историю. Родился, вырос и получил соответствующее воспитание и образование в добропорядочной семье. Мой отец? О, да. Толковый, солидный мужик. Почти четверти века проработал директором завода. Вечно занят, чтобы видеть, куда катился сын. Почему-то был уверен, что рано или поздно я унаследую его должность. Мать? Идеальная женщина, как у всякого уважающего себя вора. Любящая, внимательная, все прощающая. Преподавательница английского языка. Теперь вы понимание, откуда у меня всякие там «How are you?" Прочила мне карьеру в Министерстве иностранных дел. Что ж, пожелание ее в какой-то степени я осуществил. Отмычки и прочие приспособления ношу в „дипломате". Иногда квартиры иностранцев бомбить случалось. Но редко.

   Для вора-одиночки - а именно в этом качестве состою уже двадцать с лишним лет - главное, с одной стороны, не бросаться в глаза, с другой - располагать к себе, внушать доверие. Вот и приходится разучивать и играть разные роли, особенно когда бываешь в незнакомых компаниях. Представлялся и артистом, и гинекологом, и журналистом, и изобретателем, и даже - исключительный случай! - сотрудником госбезопасности. Спектакли эти я разыгрываю, когда отдыхаю, - в мертвый для нас, домушников, сезон, примерно с октября по апрель, где-нибудь на югах или в Питере, в столицах автономных республик, транжиря бабки в ресторанах, барах и прочих злачных местах. В хлебосольную и денежную Москву, однако, мне путь заказан. Не хочу там встречаться с типом, представляющимся Гнусеровским Пофнутием Шайтановичем. Подписался я, сам не знаю как, на этого «Гнуса» работать. Да, вскоре расхотелось. Уж больно он крутой и непредсказуемый. Смылся втихую с его глаз подальше.

   Возможно, кое с кем из вас я встречался. Вполне вероятно, мы даже беседовали, сидя за столиком или расхаживая вокруг бильярдного стола. Разве вы смогли бы определить во мне вора-рецидивиста? Никогда! Вид у меня всегда респектабельный. Костюм-тройка, чистая белая рубашка обязательно с галстуком в тон костюму. Поношенной обуви я не терплю. Лицо? Гладко выбритое, интеллигентное, с постоянным участливо-внимательным выражением. Чуть-чуть грустное, меланхоличное. Ничего броского - ни в одежде, ни в облике, ни в жестах.

   Во время работы я - „Призрак". Приехав в какой-нибудь город, делаю серию квартирных краж в разных кварталах и через несколько дней уезжаю или улетаю в другой город, пока уважаемая местная милиция пытается определить, кто же орудует на ее территории. Обедаю только в заурядных столовых, завтракаю и ужинаю в гостиничном буфете. Стараюсь не использовать криминальные связи и знакомства. Причина? Во-первых, кого-то надо брать в долю. Во-вторых, всегда есть риск, что „сдадут в плен". Удивляетесь? Не надо. Милиция ловит нас, домушников, чаще всего на „подсадных" из наводчиков, скупщиков краденого, содержателей малин.

   Правда, бывает, что и с поличным берут. Но это больше касается новичков, дилетантов. Профессионал должен работать чисто. Квалифицированной квартирной кражей считается та, которая совершена подбором ключа, отмычкой. Я всегда только так открываю. „Фомкой" не пользуюсь. Не лезу через окно, балкон. И, разумеется, не крушу дверь с разгона. Поэтому я квартирный вор высокой квалификации, и мой послужной список - один из самых внушительных в картотеке уголовного розыска.

   Однако главное не в том, чтобы чисто раскупорить квартиру. Это, так сказать, и на полдела не тянет. Главное – быстро найти „хранилище" и изъять самое ценное: деньги, золото, драгоценности. Я, как правило, только это и беру. Но, сами понимаете, на квартиру с ценностями таблички не вешают, ее хозяева, отлучаясь, не кладут сбережения на самое видное место.

   Тут-то вору и необходимо особое чутье. Экстрасенсорное, что ли. Читал я, что есть такие умельцы, которые с прутиком или проволочкой расхаживают и определяют, где какие полезные ископаемые залегают, где подземные озера водичку берегут, где клад зарыт. Я лично их не встречал. Но за данную мною подписку о сотрудничестве Пофнутий ибн-Шайтанович сделал из меня суперэкстрасенса. Поэтому я почти безошибочно могу, когда нужно, определить, какую «хату» бомбить и где в ней бабки, „желтуха" и камни спрятаны. И все-таки, я скажу, одной экстрасенсорики иногда мало, надо еще и человеческую натуру, то есть психологию граждан - квартировладельцев, знать.

   Престижными, например, считаются квартиры с четвертого по седьмой этаж в кирпичных домах улучшенной планировки. То же и в крупнопанельных строениях повышенной этажности. Но где, скажем, куш схоронен, в какой квартире, я вас спрашиваю? Наивный человек ответит: там, где стальная дверь и сигнализация. А я скажу - вовсе не обязательно. Меня всегда почему-то интуиция тянет к самой неприметной двери, которую и открыть-то, на первый взгляд, ничего не стоит. И знаете, редко ошибаюсь.

   Интеллигенты прячут деньги, как правило, в книгах. Но в какой конкретно? На какой полке книга стоит? Найти эту книгу, да в считанные минуты (я больше пятнадцати минут нигде не задерживаюсь) - вот искусство, высочайший трюк. Мало кто из экстрасенсов на это способен. А я как делаю: ладонью, обязательно левой, веду вдоль книг на полках, что на уровне глаза и жду, пока словно кольнет легонько что-то в кожу. Беру безошибочно книгу и вытряхиваю, что между страниц спрятано.

   Граждане-«комерсы» и из иных, победнее слоев валюту, «желтуху» и прочее предпочитают в тайниках хранить. Используют для этого нередко вентиляционные отверстия, за отопительными батареями прячут. Есть чудаки - в ботинок золотишко засунут, предварительно в целлофановый пакетик обернув. Другие предпочитают в сахарницу положить, а сверху - песочек или пиленые куски. Вот где помогает мне, вору, эта самая экстрасенсорика ! Между прочим, я сам толком не знаю, как это у меня получается. Гнусеровский, наверное, мне собачий нюх на местонахождение спрятанных ценностей привил. Мне бы в циркачи податься, классный маг бы получился.

   Еще одно. Есть у меня свой профессиональный почерк. Люблю роспись оставить. Как на картине живописец. Но на свой манер. Стараюсь уйти, как и вошел. Незаметно, словно призрак.. Внешне ничего не потревожив, ни одной вещички не сдвинув с места. Запираю за собой двери, как это хозяева делают. Тут два соображения. Первое - пропажи, возможно, хозяева не сразу обнаружат, а иные будут еще голову ломать, не сами ли куда перепрятали. Второе - люблю во всем аккуратность - и в делах, и в мыслях.

   Наконец, последнее. Профессия моя такова, что требует своевременно, как в балете или в хоккее, на „пенсию" выходить. Завязывать. Никому не советую затягивать. Если заметут в пожилом возрасте - гиблое дело. Бесперспективное. Могильное.

   Эту мудрость я давно осознал. Отчасти поэтому и от Гнусеровского сбежал. К своей „завязке" готовился. Да вот не сложилось.

   Беда случилась в мой последний „отпуск". Как то сижу я тихо, в одиночестве в ресторане. Скромно заказал, сто пятьдесят водочки, рыбку отварную, икорки красной, цыпленка жареного, кофе на десерт. Обдумываю, как лучше мне на «пенсию» выходить. А поскольку я сам себе хозяин теперь, я кое-что поднакопил, припрятал в надежном месте. Самая пора, решаю, коренным образом перестроиться. Завязать концы веревочки навсегда. Вопрос в том, куда податься и что делать.

   Так вот. Поднимаю глаза от тарелки и вижу: за соседним столиком Мечту моих жгучих дней и бессонных ночей. Светлые распущенные волосы локонами спадают на плечи. Глаза зеленые широко расставлены. Носик такой аккуратненький, небольшой и прямой. Губы полные, чувственные. На вид лет тридцать-тридцать пять. Смотрит на меня с любопытством и чуть-чуть улыбается. С соседками по столику - а их еще три очень, очень респектабельные женщины, полушепотом переговаривается.

   Профессиональные воры не без основания остерегаются женщин. Я сам по горькому опыту молодости твердо запомнил: пока „работаю", не имею право на любовь. Ибо через нее, эту любовь, как через заколдованный чужой порог просто не перешагнешь - обязательно споткнешься, а то и лоб расшибешь. Вдребезги. Это все в теории, а жизнь, практика теорию иногда опровергает.

   Умом понимаю, что эта блондинка-зеленоглазка мне противопоказана, а мужской инстинкт свое велит. В общем, поступаю как жалкий фраер: пью залпом обычную вечернюю норму, заказываю оркестру медленное, тягучее в стиле „ретро", приглашаю, танцую, знакомлюсь: «Роман, Ромуля. Представитель совместного предприятия, импорт-экспорт компьютеров и видеомагнитофонов». Она мне в ответ: - «Нина, Нинуля. Инженер-экономист».

   Еще один танец. На этот раз побыстрее. Поритмичнее. Нежный рок. И то, что я увидел и ощупал, меня окончательно потрясло и сразило. Наповал. Не знаю, как вы, но я предпочитаю тугие округлости, когда есть за что подержаться.

   И завертелась, закружилась моя судьба-фортуна, как щепка в омуте. Нинуля классной женщиной мне увиделась. Во всех отношениях. Я каждый день по вечерам ее рестораню, театралю, кинокую. Днем она на работе своей объявляется. А ночи - сладостные ночи! - мы опять вместе, нежим друг друга в объятиях в ее уютной, скромно, но со вкусом обставленной однокомнатной квартирке. И что меня особенно сажает на крючок, так это то, что Нинуля лишних вопросов не задает, внимательная ко всем моим скромным и не очень пожеланиям и в пылких чувствах - умеренно сдержанная.

   Представьте себя в моем положении. Что бы вы почувствовали? Близость призрачного счастья! Вот то-то и оно! Какой вор, помышляющий о завязке, не соблазнится перспективой удачной семейной жизни?!

   Время течет как в сказке. Я продолжаю разыгрывать из себя этакого полуиностранного дельца с толстым кошельком в кармане. Преподношу блондинке сережки с бриллиантами, кулон-подвесочку с изумрудиком, позаимствованные из квартиры одной кинодамы и отложенные в мой неприкосновенный запас. Шубу норковую купил Нинель-Нинуле по баснословной для обыкновенных обывателей цене. И еще кое-что из мелочей. А сам про себя уже бесповоротно решил: еще один сезон „отработаю", отбомблю десятка два берлог и - амба! Финиш! Приплюсую к тому, что у меня есть, новый улов, и по гроб жизни мне хватит и еще останется, если будет кому завещать.

   Вот такая-то, скажу я вам, идиллия. Утром еще подремываю в постели, а моя Мечта уже из кухни на подносе завтрак мне несет. Правильно говорят, что блондинок трудно как следует раскочегарить, но зато потом... В общем, вижу, доверие ко мне полное. Нинуля, когда на работу собирается, ключик от квартиры мне оставляет. Смех! Да я замочек на ее двери в любой момент ногтем большого пальца моей левой ноги открою!

   В тот роковой для меня день Нинуля наказала мне, ее неофициальному пока муженьку, - это я себе такое звание придумал - в продуктовый сбегать: кефирчику, молочка, творожку, хлебобулочных изделий прикупить. Вечерело. Взял я сумку и спускаюсь по лестнице с третьего этажа хрущобы-пятиэтажки. Только рукой к двери подъезда потянулся, тень мелькнула за спиной. Тот, кто спрятался под лестничным пролетом, меня поджидал и сзади чем-то тяжелым по куполу четко звезданул. Я и обмяк, уснул мгновенно.

   Очнулся через какое-то время - пять минут прошло или пять часов, не знаю. Чувствую, лежу на полу мчащейся куда-то легковой автомашины. Руки и ноги связаны, во рту - кляп. Лицом в основание переднего сидения утыкаюсь. Кто-то из типов на заднем сидении ногами мне в спину упирается. Другой, что тоже на заднем, носком ботинка в шею тычет и гнусавым тягучим голосом говорит:

   - Если они, власти, не удовлетворят все требования нашего „Радикального союза" в течение двадцати четырех часов, мы этого капиталиста повесим и видеокассету о казни передадим в распоряжение иностранных корреспондентов.

   - Может быть, нам следует заранее поставить в известность о предстоящей казни посольство страны, вложившей капитал в предприятие этого дельца? - спрашивает тот, кто упирается ногами в мою спину. - Пусть окажут давление на высшие инстанции, чтобы изменили внутреннюю и внешнюю политику.

   Хоть мой калган от удара адски болит и раскалывается, но усек я сразу: умыкнули меня какие-то политические экстремисты-террористы, и жить осталось мне, по всей вероятности, совсем мало. Изведут они меня, как пить дать. Не видать мне моей тихой и радостной пенсии. Хана полная!

   По тому, как трясет меня и подбрасывает, разумею, что тачка их свернула с асфальта на разбитую дорогу. А гнусавый гнет:

   - Сейчас прибудем на место и допрос с пристрастием гаду учиним. Заартачится - третью степень применим. Расколется напополам, я уверен. Расскажет все, как на духу, с кем из олигархов связан, какими контактами в Кремле располагает. Заставим обратиться к Западу с призывом спасти его ничтожную и паршивую шкуру!

   Внутри меня все похолодело. Горло судорога свела. Слюна накопилась, но проглотить не могу. И выплюнуть нельзя - кляп мешает. Чувствую, что задыхаюсь, что концы вот-вот отдам, раньше допроса и казни. Пора отходную читать, да не учил я никогда никаких молитв! Твержу одно мысленно: спаси, Боже милостливый, и помилуй, спаси и помилуй!

   Но внезапно - стоп! экстремисты-террористы вылезают, на свежачок и меня выволакивают за ноги. От удара о землю кляп изо рта выпал. Харкаю, кашляю, мычу, слова не могу вымолвить. А меня уже под мышки волокут куда-то, то ли в сарай, то ли в амбар. Посадили на стул, да еще и к спинке примотали. Светом автомобильных фар ослепили. Гнусавый говорит, обращаясь не ко мне, а к сообщнику:

   - Включай видеокамеру и диктофон. Я ему буду вопросы задавать. - Затем ко мне повернулся. - Советую не запираться, мерзавец. В каких оффшорах у тебя счета, падла? - и с этими словами хлобыстнул тыльной стороной ладони по моей карточке так, что юшка пошла из ноздри и глаза заслезились. От удара, может быть, голос я неожиданно обрел.

   - Да никакой я не делец, - завопил я в отчаянии. - Гадом буду, если вру! Я вор! Домушник. Одиночка.„Призраком" меня блатные прозвали. И ни в каком совместном предприятии не состою. Кончайте меня сразу, если я вам чернуху леплю!

   - Что лепишь? - переспрашивает гнусавый.

   - Это я по нашенскому, по „фене" говорю, что не лгу. Сущая правда, я обыкновенный вор. Век свободы не видать! Поверьте мне, граждане-экстремисты! Да вы позвоните по «мобиле» в уголовный розыск, в любое отделение милиции и спросите о „Призраке", сколько за ним квартирных краж числится. Менты за мной десять лет топают, накрыть не могут!

   Отошли мои похитители в сторону. О чем-то шушукаются, совет держат. Минуты через три подходит ко мне гнусавый и говорит:

   - Посиди-ка ты здесь в одиночестве, подумай, голубок. А мы кое-куда прокатимся, версию твою проверим. И если, как ты выражаешься, чернуху слепил, я тебе не завидую.

   Вышли они из помещения. Заурчал мотор, машина отъехала. Ни звука больше. Сижу в темноте. Минуты ползут медленно, как улитки. Связанные руки и ноги затекли. Спина одеревенела. Голова на шее не держится. Сознание опять помутилось. Пришел в себя оттого, что кто-то меня за волосы хватко дергает. Свет от ручного фонаря в глаза бьет. Слышу голос:

   - Он! Точно он, товарищ майор. «Призрак»! Наконец-то мы его поймали!

   - Ошибаетесь, лейтенант. Мы тут ни при чем. Это сообщники Киреева по какой-то неясной причине нам его сдали. Так что дырку для ордена делать в мундире вам не рекомендую. Награждать не за что.

   Вот такая, хотите нет, хотите верьте, граждане-россияне, моя история. Милиция, например, мне не поверила, когда на следствии я сто раз твердил про то, как меня похитили боевики „Радикального союза". Майор Белков, тот самый, что за мной десять лет по всей стране топал, тогда так сказал:

   - Не вешай лапшу на мои уши, Киреев. Сознайся лучше, что добычей с дружками делиться не захотел. Вот они тебя и заложили. Так-то, милейший.

   Получил я срок, как положено. Второй год в колонии строгого режима чалюсь. Начну кому рассказывать, каким образом замели, тоже не верят, смеются. Громилы и насильники из молодых зверей даже издевку допускают, оскорбляют: „Ты, мол, закон воровской нарушил, с политикой связался, и поэтому ходить тебе в шестерках, пока дуба не дашь". Унижают по-всякому. В общем, не жизнь, а сплошные кошмарики!

   А Нинуля, скажу я вам, на суде была. Сидела заплаканная вся и жалостливо так в мою сторону поглядывала. И в колонию мне две посылки прислала и письма пишет, - дескать, кто бы ты ни был, Рома-Ромуля, дельцом или домушником, буду тебя ждать и надеяться, что честным человеком выйдешь на свободу. Письма эти меня морально поддерживают и укрепляют. Но, перечитывая их, очень часто задаю себе одни и те же вопросы:

   - Каким образом „радикалы" узнали о моем существовании?

   - Почему они устроили засаду на меня в доме, где блондинка натуральная проживает?

   - Почему „сдали в плен"?

   И пока я не найду ответы на эти вопросы, решил на письма Нинули не отвечать».

   - Все это, конечно, очень любопытно для кого-нибудь. - Майор Белков снял очки, сложил в стопку листки бумаги, исписанные мелким почерком, и устало прищурился на меня. - Вы говорите, что Киреев прислал свою „исповедь" вам по почте и вы хотите ее напечатать в вашем веб-журнале? Что ж, дело ваше, хозяйское. Домушник Киреев действительно профессиональный. Четыре судимости. Но до «Призрака» ему далеко.

   - Как так? Разве он не..?

   - «Призрака» мы так и не поймали. Теперь уже никогда не поймаем. С полгода назад тело «Призрака» обнаружили в одном из пригородных озер. На нем ничего не было, кроме носков. Было установлено, что перед тем, как утопить, «Призрака» подвергли пыткам. Очевидно, кто-то очень хотел узнать, где он хранит свои «сбережения». По нашим данным, у «Призрака» была сообщница, но, кто она, мы не знаем.

   - Киреев в своей „исповеди" пишет о каком-то Гнусеровском, о каких-то радикалах-экстремистах и о какой-то Нинуле.

   - Это всё - домыслы Киреева, ведь, он, по его же словам, склонен к романтическому вранью.

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 20

Для чего рождается человек? Что такое смерть и что такое жизнь? На эти вопросы отвечает словом и делом старый воин и лесник Иван Орехов, который в его последнем, казалось бы, безнадежным бою с нелюдью из Чёрной дыры не отчаивается и не теряет присутствия духа. Но кто или что, если не Бог, в нашем, порой весьма примитивном представлении о нём, может помочь человеку, когда шансов на спасение практически нет? Попробуйте поразмыслить о Высшем разуме-Творце после того, как вы прочитаете новеллу «Старик и Смерть».АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  СТАРИК И СМЕРТЬ

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 19

В данном повествовании вы как бы не замечаете присутствия Пофнутия Шайтановича Гнусеровского. И, тем не менее, на этот раз невидимо-виртуальный, он в значительной степени определяет мотивацию поступков действующих лиц. Незримо посещает, например, квартиру пенсионерки Кураковой и занимается там «полтергейстом», усиливая тем самым маниакальную подозрительность старой женщины, которая, в свою очередь, старается насторожить разговорами по телефону другую пенсионерку относительно намерений её племянницы, которая, в свою очередь, боится одиночества и мечтает о замужестве.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ОДИНОЧЕСТВО

Течет куда-то река по имени Жизнь. Как грустно, должно быть, следить за ее стремниной, стоя на берегу. В полном одиночестве…

   - Вилки и ножи опять перепутаны. А вчера рассыпали гречку. Спички разбросали. Двадцать семь штук подобрала у газовой плиты. - Слезы отчаяния сдавили старческое горло. Северный ветер хлестал по стеклам ветками деревьев.

   Зоя Петровна Куракова с надрывом прокашлялась, подергала костлявыми пальцами воротник выцветшей фланелевой ночной рубашки. Она разговаривала сама с собой. Это не смущало ее и не казалось ей странным. Куракова уже много лет жила одна. И тишина порой страшила ее.

   При тусклом электрическом свете лицо Зои Петровны походило на кусок высохшей серой глины. Восемьдесят лет покрыли эту глину сетью морщин.

   Куракова посмотрела в окно. Там в свинцовом ноябрьском рассвете белела небольшая церквушка, которая среди бетонных многоквартирных коробок чувствовала себя столь же одинокой, как и Зоя Петровна в своем двухкомнатном затхлом и пыльном жилище. Над входом в церквушку висела темноликая икона с надписью "Иисус спасет".

   - Как же, спасет! Не дождешься!-Бледные тонкие губы Кураковой опять зашевелились.- Не на кого надеяться. Только на себя! - В водянистых глазах старухи сверкнула искра убежденности. Куракова редко сомневалась в своей правоте и не боялась брать на себя ответственность в принятии трудных решений. Не надеясь на Бога, она, тем не менее, сама не плошала. Как, например, когда ей стало известно, что ее муж, журналист, ей бесстыдно изменял направо и налево.

   Для Зои Петровны муж перестал существовать задолго до его смерти, наступившей в результате сердечного приступа. Свои любовные похождения журналист не считал нужным скрывать от своей супруги. И напрасно. Когда ему стало плохо, Куракова не вызвала скорую помощь. Не подала мужу необходимого лекарства, хотя таковое имелось в домашней аптечке... "Иисус спасет", - сказала она тогда, глядя на страдания умирающего. Однако Бог, как и предполагала Зоя Петровна, был занят более важными делами.

   Но это было так давно! Почти тридцать лет назад. Куракову волновало не прошлое, а странные события, которые происходили в последнее время. Зоя Петровна почувствовала легкое удушье. Она приоткрыла форточку и подставила лицо холодному осеннему ветру. Снаружи деревья еще сильнее затряслись. Несколько холодных капель дождя бесчувственными слезами прокатились по ее щекам. Куракова отошла от окна и с опаской осмотрелась.

   Все стояло на своих местах - и деревянная кровать, и двухстворчатый платяной шкаф, и обеденный стол с приставными стульями, В углу на этажерке черной кошкой притаился телефонный аппарат, готовый в любую минуту разразиться протяжными гудками и разорвать в клочья тишину…

   - Кто-то хочет моей смерти !- От озарения у Кураковой перехватило дыхание. Примерно минуту она стояла молча, не шевелясь. Обретя голос, Зоя Петровна спокойно произнесла:

   - Теперь я понимаю, почему третий день не приносят пенсию. Ждут, когда я умру. Чтобы подделать мою подпись в ведомости и присвоить деньги. Правда всегда проста, если взглянуть фактам в лицо.

   Кураковой никто не возразил.

   Она подошла к двери, проверила замки, надежно ли замкнута цепочка. Затем проковыляла на кухню и занялась приготовлением каши из геркулеса с добавкой молочной смеси для грудных детей. Телефон зазвонил около девяти часов, когда Зоя Петровна уже позавтракала. Она дрожащей рукой сняла трубку:

   - Я вас слушаю.

   - Зоя? Жива? Как сама себя чувствуешь? - Раздался шепелявый от старости знакомый голос. Звонила Галина Степановна Митрофанова, давнишняя и закадычная подруга Кураковой. Галина Степановна была на пять лет моложе и овдовела позже. В отличии от Зои Петровны Галина Степановна активно не способствовала уходу супруга в мир иной, но и не сожалела об этом. Потомственный токарь он был к тому же и наследственным дипсоманом, страдал запоями, что, в конечном счете, и привело к циррозу печени. Как и подруга, Митрофанова осталась бездетной, и в старости за ней ухаживала и присматривала ее племянница Вера, работавшая медсестрой в онкологической больнице.

   Подруги созванивались каждый день, утром и вечером, и подолгу обсуждали все, что их волновало.

   - Ты уверена, что все обстоит настолько серьезно? - Галина Степановна, одетая в шерстяное платье, которое она носила двадцать лет, устроилась в глубоком кресле, готовясь к обстоятельной беседе. Вывих правого бедра мешал ей двигаться. Как правило, Митрофанова не выходила из своей квартиры. Тридцатисемилетняя и незамужняя Вера делала ей покупки и представляла ее в других незатейливых уличных делах.

   - Абсолютно уверена! - Куракова затрясла головой, еще более укрепляясь в своей убежденности, - Перед сном я положила ножи в футляр лезвиями вниз, а утром они оказались перевернутыми лезвиями вверх. Вилки лежат зубцами в разные стороны. Гречки в трехлитровой банке было восемь полных стаканов. Я промеряла. Осталось только пять. Три куда девались? А? Коробку со спичками я прячу на нижней полке буфета. А она раскрытая валялась на полу. Представляешь! Все это неспроста!

   - Ты кого-нибудь подозреваешь? - поинтересовалась Митрофанова. Она никогда не спорила с подругой, постольку та пресекала все подобные попытки в зародыше категоричными суждениями, подкрепленными вескими аргументами.

   - Точно не знаю… не знаю... Пенсию вот уже третий день не приносят. А неделю назад заявился ко мне какой-то тип. Представился инженером из жилищно-эксплуатационной конторы. Самоуверенный такой, бесцеремонный. Курил без разрешения. Предложил произвести в квартире ремонт. Бесплатно, Ты, надеюсь, понимаешь, в чем тут дело?

   Митрофанова соображала туго, но стеснялась в этом признаться.

   - Не совсем. Может быть, льготы ...

   - Какая ты, однако, наивная, Галина! Льготы! Дождешься от этих людоедов поблажек. Да они всех пенсионеров голодом извести хотят! Как клопов дустом. Я так думаю, ремонт - это только предлог. Зачем мою квартиру ремонтировать? Пятнадцать лет назад я поменяла обои, и они как новенькие. Просто как ясный день: моя квартира кому-то понадобилась. За взятку кому-то ее пообещали. А, может быть, уже и продали. Это у них приватизацией называется. В общем, если что со мной случится на днях, очень прошу тебя, звони в милицию, в прокуратуру, в собес звони и скажи, что меня убили. А, если что-то с тобой произойдет, я тоже сообщу немедленно, куда следует... Твое состояние не улучшилось?

   Уже на протяжении нескольких недель Митрофанова жаловалась Кураковой на упадок сил и расстроенное пищеварение.

   - Я чувствую себя неважно, - сказала Галина Степановна, пощипывая кончиками пальцев складки своего платья. - Ощущение слабости, беспомощности... Сухость во рту. И эти странные колики... Тяжесть под ложечкой... Спать все время хочется...

   - Действительно странно... - Отдаленным эхом отозвался в трубке голос Зои Петровны. - И подозрительно...

   - Что ты имеешь в виду?

   - Ничего определенного. Просто мне пришла в голову одна мысль. Какие лекарства ты принимаешь?

   - Какие-то таблетки и микстура. Я и названия-то не запомнила. Мне их врач прописал, обходительный такой мужчина. Его Вера пригласила. Он вместе с ней в больнице работает. На вид ему лет сорок-сорок пять. Александром Васильевичем зовут по имени-отчеству. А Фамилия… Фамилию-то я и не знаю…

   - Он, конечно, женат? - Зоя Петровна утвердительно спросила, стараясь вложить в интонацию все свое презрение к мужскому полу.

   - Вера говорит, что разведен. Комната у него своя в коммунальной квартире. Очкарик он. Лицо такое доброе, круглое…

   - Какая ты доверчивая, Галина! Тебя любой вокруг пальца обведет. И не кажется тебе, что… - Тут Куракова многозначительно помолчала, но вдруг мысли ее, повинуясь подсознательному импульсу, переключились на совсем другую тему. - Объявили о компенсации к денежным вкладам, что на сберегательных книжках. А надбавку-то можно получить только через три года. Ясно на что они рассчитывают. Уморить пенсионеров и не заплатить им ничего. Нет, я Сбербанку не доверяю и денег в сберкассе не держу. Ты-то, надеюсь, свои вклады изъяла?

   - Сняла десять тысяч. Положила в комод, под стопку белья. Вере сказала, что на похороны. Остальное переоформила на срочный, под семь процентов годовых.

   - Так процены ты только через год получать будешь! Дожить еще надо…

   - Не доживу, Вера получит. Я на нее завещание оформила. И вклад, и квартиру, и все имущество, и садовый участок - все ей. Ты знаешь, она как родная дочь мне…

   - Слушай внимательно! - прервала Куракова подругу. - Я не хотела волновать тебя своими подозрениями. Но я все более убеждаюсь: твоя племянница замышляет недоброе. - Зоя Петровна плотно сжала губы. И после многозначительной паузы процедила сквозь вставные зубы.- Вместе с этим Александром Васильевичем она все продумала и решила…

   - Что решила? - недоуменно переспросила Митрофанова.

   - А тебе когда-нибудь приходила в голову мысль, что твоя племянница… - какое-то глубокое чувство осторожности заставило Зою Петровну тщательно подбирать слова - ... твоя племянница способствует тому, чтобы твое здоровье ухудшалось...

   - О, нет, нет, Зоя! - запротестовала Галина Степановна. - Она не хочет моей смерти!

   - Но, признайся, если это произойдет, Вера не останется в накладе. И Александр Васильевич тоже.

   - А при чем тут он?

   - Как причем? - категорично повысила тон Куракова. - Он переселится из своей комнаты в коммуналке в твою квартиру, а потом они поменяют эту квартиру и его комнату на квартиру более просторную и комфортабельную. Потом, ты же знаешь, какие мужчины эгоисты. Он спит и видит тебя в гробу. Чтобы Вера заботилась только о нем… - Воодушевленная задумчивым молчанием на другом конце провода Зоя Петровна продолжала рассуждать... Теперь я понимаю, почему на прошлой неделе Вера так настаивала, чтобы ты согласилась лечь в больницу. Она хотела изолировать тебя от меня. Она понимает, что мы не скрываем друг от друга ничего. Она боится, что я могу предупредить тебя и каким-то образом расстроить их коварный план. Если бы ты согласилась, вполне возможно, мы бы уже не разговаривали. Ты бы умерла в больнице от яда, который они тебе бы дали под видом лекарства. Кто бы их проверил? Никто! Истина всегда проста, если взглянуть фактам в лицо.

   - Этого не может быть! - со слезами в голосе воскликнула Митрофанова.

   - И похуже бывает! Ты ведь видела по телевизору криминальную историю о детях-злодеях, которые, стремясь завладеть жилплощадью, убили и расчленили свою престарелую мать и части ее трупа растворили в кислоте. Помнишь, как тебя эта телевизионная передача потрясла? Теперь подумай сама немного. Вспомни, как ты себя чувствовала весь последний месяц. Приступ слабости, недомогания в один день и вроде бы нормальное состояние в последующий. Вот и сегодня с тобой опять что-то неладное творится. Как ты объяснишь такое?

   - Ну, если тебе уже семьдесят пять...

   - Ерунда! Раньше с тобой такого не было. Я имею в виду до того, как твоя Вера сошлась с этим Александром Васильевичем. Теперь я понимаю: он очень умен и осторожен. Ты неслучайно чувствуешь себя хуже и хуже. И так будет происходить до тех пор, пока ты не умрешь... умрешь якобы от обычной болезни... - Куракова сделала многозначительную паузу и затем почти прошептала.- Тебя отравят! Не сразу. Но и ждать долго они не могут. Ты мне недавно сообщила, что Вера приобрела земельный участок...

   - Она говорила, что Александр Васильевич оформляет кредит на покупку автомобиля. И, когда они поставят там финский домик, они будут возить меня туда, чтобы я чаще бывала на свежем воздухе, - пустилась в объяснения Митрофанова, но Куракова ее не слушала.

   - Да пойми же ты, Галина! Им нужны деньги. Твои деньги. Они им просто необходимы. В том-то все и дело. Ты же знаешь, как мало они зарабатывают. Вот тебе самое веское доказательство: без твоих сбережений они не купят ни финский домик, ни автомашину. Никогда!

   - Если бы Вера попросила у меня деньги, то я бы ей не отказала, - заметила Митрофанова.

   - Лично я не имею ничего против твоей племянницы,- сухо отреагировала Зоя Петровна. - Ты не станешь отрицать, я никогда ничего плохого не говорила о ней раньше. Однако что, по-твоему, привлекло к ней этого врача? Вера вовсе не красавица. Далеко не первой молодости. У нее нет высшего образования. Он мог бы найти себе кого-нибудь получше. Нет, он знает: Вера наследует все, что у тебя есть. Ему нужны твоя квартира, твои деньги. Он полностью подчинил Веру своей злой воле. Он задумал извести тебя! - Зоя Петровна замолчала, словно исчерпала свои доводы. Но, спустя несколько секунд, всполошилась:

   - Я совсем забыла! Они могут подслушивать, стоя за дверью. Ты уверена, что ты одна в квартире?

   - Я одна. Вера на дневном дежурстве. Александр Васильевич навещает меня только вместе с ней… - Тень сомнения легла на маленькое морщинистое лицо Галины Степановны, - Возможно, между ними и нет пылкой страсти. Но у моей племянницы добрый характер. Она хорошо готовит. Чистюля. Все эти качества нравятся мужчинам…

   - Я вижу, тебя не переубедишь. - сказала Куракова, постукивая нетерпеливо пальцами по телефонному аппарату. - Я не намерена больше волновать тебя своими подозрениями. Видит Бог, я буду рада, если окажется, что я не права. Но если...

   - Что если?

   - Если с тобой что-нибудь случится, я этого так не оставлю. Им это с рук не сойдет! Я позвоню тебе сегодня вечером. А завтра утром в это же время ты звони мне. Обязательно! И вот что еще. Ты должна есть только то, во что нельзя подмешать или подсыпать яд. Вареные яйца, например. Они в скорлупе, поэтому совершенно безвредны. Спрячь нетронутую пачку чая и заваривай кипяток только из нее. Иисус да спасет тебя, я надеюсь…

   Но Спаситель и на этот раз был занят более неотложными делами.

   О письме Кураковой, письме в прокуратуру, в котором я и Вера обвинялись в отравления Митрофановой, я узнал недели две после похорон тетушки моей любовницы и будущей второй жены. Похороны Галины Степановны состоялись в начале января. Ранние зимние сумерки нависли мерцающим покрывалом над запущенным кладбищем. Гроб уже опустили в могилу, и на его крышке белой крошкой рассыпались падающие снежинки. Холодный пронизывающий ветер теребил редкие пряди волос на моей обнаженной голове. По красным щекам Веры из ее распухших глаз беспрерывно катились слезы. Она прижимала мокрый платок к губам и шмыгающему носу. Помню, я наклонился и бросил ком мерзлой земли в черную прямоугольную дыру. Раздался глухой стук. Затем еще и еще…

   "Жизнь - это круг. Из праха снова в прах, подумал я. - Из темноты утробы - в темноту земли. Из одиночества снова в одиночество".

   Меня никто никуда не вызывал. Они проявили максимум тактичности и любезности и сами явились ко мне. В этот день я сидел в своем белом чистом больничном кабинете и заполнял истории болезней, попивая из чашки редкими маленькими глотками крепкий черный кофе, который приготовила Вера. Накануне я окончательно переселился к ней,и мы разместили нашу спальню в комнате усопшей.

   Больница стояла посредине небольшого парка. Стволы обрубленных тополей чернели на фоне снега. Из моего окна я заметил, как серая "волга" проехала на территорию через ворота и пробралась к зданию по узкой асфальтированной дороге, петлявшей между сугробами.

   Я не видел, как они проникли в здание, но услышал, когда они подошли к моему кабинету. Одетые в строгие, формального покроя костюмы, при галстуках, с казенной невозмутимостью на уже потертых лицах они были моложе меня. Приклеенные к губам улыбки лишь подчеркивали настороженность внимательных глаз. Почему-то я сразу догадался, откуда эти люди, догадался, прежде чем они представились и предъявили удостоверения. Я разыграл радушие и готовность оказать любое содействие.

   Старший из них по должности и званию, усевшись на предложенный мною стул, не стал терять времени и сжато пересказал содержание письма Кураковой.

   - Митрофанова умерла от рака желудка, - заметил я равнодушно. - Окончательный диагноз ей поставили еще два года назад. Ввиду возраста оперировать не рискнули. Разумеется, летальность болезни от нее скрывали. Есть свидетельство о смерти, заверенное другим врачом. Есть история болезни в районной поликлинике. Если вам этого не достаточно, эксгумируйте труп, пригласите эксперта, проведите вскрытие...

   - Мы уже это сделали. Вынуждены были, сами понимаете. - Старший хрустнул пальцами. - Такие заявления закон обязывает проверять. Никаких признаков отравления Митрофановой не обнаружено.

   - Поздравляю, - заявил я новоявленному Шерлоку Холмсу тоном доктора Ватсона - Надеюсь, вы сообщили о результатах вашего расследования бдительной гражданке Кураковой. Успокоили старушку?

   - Она сама успокоилась. Навсегда.

   Я поднял брови, придав моему лицу серьезное и вместе с том удивленное выражение.

   - Она пережила свою подругу всего на шесть дней, - вмешался в разговор второй, поддергивая за складки отутюженные брюки. - Куракова перед смертью не выходила из квартиры, не отвечала на телефонные звонки, не реагировала на попытки соседей вступить с ней в контакт. Как установлено, она скончалась во сне, от сердечного приступа. Мы выяснили, в последнее время Куракова страдала острой формой старческой деменции, манией преследования, о чем, в частности, и свидетельствует ее письмо в прокуратуру... Вот так. - Он энергично, как китаец, кивнул головой и замолчал, опустив веки, словно данные разъяснения его слегка утомили.

   Я предложил им кофе, но они отказались, сославшись на спешку, и, церемонно попрощавшись, удалились.

   Я не стал их задерживать. Я бы мог при желании им сообщить, что Куракова бродила недалеко от истины, что она почти угадала мои намерения. У некоторых полусумасшедших старух интуиция работает замечательно. Однако, признаться, ее письмо несколько усложнило мои планы, в которые придется теперь внести кое-какие изменения. Повременить кое с чем. Обмозговать тщательнее кое-что.

   Дверь в кабинет вновь открылась. Вошла моя избранница с крашенными в рыжий цвет волосами, с глупой улыбкой на лунообразном лице.

   - Я ненадолго к тебе, милый. Через полчаса - раздача лекарств. Зачем приходили к тебе эти двое?

   Я удовлетворил ее любопытство, насколько мог. От удивления у Веры неприятно отвисла челюсть, обнажив несколько прогалин в нижнем ряде зубов. Потребовалось минут десять, прежде чем она окончательно пришла в себя, восстановила самообладание и удалилась.

   Я уже убедился: мы несовместимы. Она не терпит, а я обожаю одиночество. Это единственное состояние, в котором я чувствую себя абсолютно свободным. Я счастлив только в окружения любимых книг в комфортабельной квартире, в уютном финском домике на ухоженном садовом участке, в новом, стремительно летящем по ровному шоссе легковом автомобиле. Разумеется, если при этом нет рядом Веры. Но все это в будущем. Надеюсь, в недалеком будущем. А пока…

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 18

Большинству из нас свойственно стремление казаться лучше, чем мы есть на самом деле. Однако, приобретая привычку лицемерить, не подвергаете ли вы себя неоправданному риску? Особенно когда в погоне за материальной выгодой, вы безосновательно играете роль этакой идеальной добропорядочности? Но жизнь – не театральная сцена. Героине данной истории студентке Ольге стоило бы помнить об этом, и, возможно, тогда она не попала бы в безнадежную ситуацию. Кстати, в том, что с ней случилось, нет никакой вины Пофнутия Шайтановича Гнусеровского, неисправимого лицемера и отчасти поэтому превратившегося в некое подобие общественного пугала.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  У СТРАХА БЫСТРЫЕ НОГИ

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ-  17

Говорят: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. И часто гонит кого-нибудь из нас мечта о лучшем будущем в неизведанные дали, где, может быть, никто этого человека не ждёт. Суровая реальность не всегда соответствует радужным представлениям о ней. Путь к заветной мечте тернист и не усыпан лепестками от «миллиона алых роз». В этом вы ещё раз убедитесь, прочитав историю беглеца из родного дома подростка Виталия, который ищет то ли возможность перебраться в Канаду, то ли своего весьма своеобразного покровителя по кличке «Босс», в свою очередь которого тоже кое-кто разыскивает.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

 БЕГЛЕЦ

    Утро громоздило свинцовые тучи над железнодорожными воротами Москвы - тремя вокзалами. Слегка накрапывало. Поезда дальнего следования и пригородные электрички выдавливали из тамбуров людскую массу. Спрессованная волна человеческих тел растекалась ненадолго по привокзальной площади и вновь бурлила водоворотом у входа в метро. Одни спешили на работу. Другие хотели укрыться от дождя. Мне некуда было торопиться, и, раскрыв над головой зонт, я медленно продвигался в толпе.

   - Дядя, дайте пятнадцать рублей, - преградил мне дорогу подросток.

   Я остановился и секунды две- три изучающее разглядывал его. На вид ему было лет четырнадцать. Длинноногий, веснушчатый, сероглазый, с давно не стриженными засаленными волосами, спадавшими на воротник нейлоновой куртки- пузыря, он держал руки в карманах дудочек штанов и переминался с ноги на ногу.

   - Что, на метро денег нет? – спросил я.

   - Это точно. Откуда им взяться? Ведь я из дома сбежал. В Канаду собираюсь.

   - Почему именно в Канаду?

   - Флаг у них красивый. С кленовым листом. И в хоккей отлично играют.

   - Не лучше наших.

   - А, по-моему, и не хуже. Веселее играют, даже если проигрывают.

   Подросток сплюнул перед собой и растёр слюну подошвой. Потом пугливо мотнул головой из стороны в сторону. Ёрзнул настороженно глазами по равнодушной как сонная вода, толпе, обтекавшей нас с двух сторон.

   - Есть хочешь? – интуитивно переменил я тему разговора.

   - Слегка. – Он снова сплюнул и, помолчав, добавил: - А милиции не сдадите?

   - Ты пока ничего плохого мне не сделал, дружок. Зайдём-ка в буфет. – Я кивнул в направлении вокзала. – Там и потолкуем. Между прочим, как тебя зовут?

   - Виталием…

   - Живучий, значит.

   - Что?

   - Имя «Виталий» - латинского происхождения. От слова «vita» происходит, что по-русски – жизнь. Долго жить будешь, Виталий.

   - Не проблема.

   …Я стоял, попивая кефир из стакана. Виталий жадно поглощал общепитовскую котлету, навалившись грудью на одноногий столик. Вдогонку котлете он запихнул дачный огурец, который я достал из сумки, чёрствый марципан и запил это всё напитком под названием «кофе со сливками». Мне показалось, что он с тоской посмотрел на пустую тарелку. Я опять полез за пазуху и вытянул из бумажника вторую сторублёвую бумажку.

   - Купи мне ещё стакан кефира. И себе ещё что-нибудь.

   Он молча взял деньги и через пару минут вернулся к столику с пластиковым подносом. На нём было то же самое, только место марципана заняло сваренное вкрутую яйцо. Подросток поставил передо мной стакан кефира и положил рядом несколько монет-рублей сдачи.

   Теперь он ел, не спеша, спокойно и охотно отвечал на мои вопросы.

   - Когда в последний раз питался?

   - Вчера утром. В таком же буфете, только на Московском вокзале в Петербурге. Там и оставил свои последние бабки.

   - А как добрался до столицы?

   - Сначала электричкой. В Петербурге к проводникам поездов без денег подходить бесполезно. Вот я и махнул последним рейсом до Малых Вишер. В этой электричке билеты редко проверяют. Нормалёк! Хотел было выспаться в станционном зале, да мент недружелюбный турнул.

   - Документы спросил?

   - Не-а. Какие документы? Я ещё и паспорта не получал. Просто сказал, чтобы я не околачивался на станции, иначе загребёт. А это не входило в мои планы. Пришлось забраться в пустую электричку. Насобирал окурков, подымил, а потом, когда стало совсем холодно, пробежал по шпалам до станционного пульта. Там две добрые тётки дежурили: дали в тепле посидеть.

   - Они не спросили, кто ты, откуда едешь?

   - Нет. Дело обычное. Такие, вроде меня, частенько к ним захаживают. Подсказали, когда и на какой путь придёт ближайший поезд, кажется, до Пскова. В четыре часа он прибывал в Бологое, а это уже полпути до Москвы.

   - Ой-ли?

   - Не верите? Я точно знаю. Не в первый раз в бегах-то. Поезд стоял минуты-три. Но я успел найти общий вагон, где проводники не дежурили. То ли спали, то ли их вообще не было. Ехал как король. На второй полке.

   - Везёт живучему…

   - Не всегда. Раз на раз не приходиться. В Бологом я пересел на Клиновскую электричку и тут же нарвался на контролёров. Они проверяли билеты с двух сторон вагона. Если бы с одной, то ушёл бы от них в другой вагон. А на остановке по перрону шустранул бы в тот, который уже проверили. Вот и пришлось поплакаться немного. Один, мол, к деду еду. Деньги, мол, на мороженое истратил. Не высадили.

   - У тебя есть знакомые в Москве?

   - Есть. «Босса» мне надо найти обязательно.

   - Это ещё кто такой?

   - «Босс»? Классный мужик, что надо. С таким не пропадёшь. «Боссом» себя называет потому, что, по его словам, был осуждён советским судом. Поэтому он Б-О-С-С. Вникаете? А по документам он - Гнусеровский Пофнутий Шайтанович.

   - Неужели такое словосочетание возможно?Но ведь жил же и продолжает жить в умах некий «интернационалист» Остап Сулейманович Бендер, потрошитель стульев и великий комбинатор? – удивился я вслух.

   Но, по- видимому, мой новый знакомый не понял, о чём я.

   - Он сказал, чтобы я называл его «Боссом», - продолжил Виталий.- Познакомились в прошлом году здесь, на этом же вокзале, когда я впервые рванул из дома в Монреаль. А «Босс» в авторитете среде местных блатных уже ходил. Говорил мне, что всю страну объездил, что может любую проблему решить…

   - И что же дальше? – я сделал маленький глоток из стакана с кефиром. Подросток отодвинул пустую тарелку, слегка отрыгнул.

   - Дальше? Поболтались по столице вместе пару недель. На ночлег «Босс» чаще всего выбирал какой-нибудь загородный пустующий особняк. Отключить сигнализацию и подобрать отмычку к замкам – для него, как два пальца... И деньги у «Босса» водятся.

   - Откуда? Он ведь нигде не работает, я так понял?

   - «Босс» увлекается живописью в стиле, как он выражается, «сюр». Время от времени малюет афиши-страшилки, вывески и плакаты, типа рекламы рок-групп «Крематорий» и «Ангелы Ада». Хвастался, что временно ведущим на какой-то телеканал устроился. Ловко, а?

   - Как тебе сказать.…А ты хотел бы всю жизнь бродяжничать и изворачиваться, как этот твой «Босс»?

   - Нет. Мне в Канаду нужно. В Монреаль.

   «Далековато ему до Канады», - подумал я и вслух спросил:

   - А как ты попадёшь в Монреаль?

   Виталий посмотрел на свои стоптанные башмаки, потом на меня и хитровато улыбнулся.

   - Отчего вы такой любопытный?

   - Кто знает, может, и мне когда-нибудь захочется проехаться по твоему маршруту…У тебя, наверное, есть свой план?

   - А как же! В этот раз буду из Москвы пробираться в Новороссийск. Добрые люди умереть с голоду не дадут. Если «Босса» найду, он мне с деньгами поможет… Там, у моря, выслежу машину, которая в порт контейнеры возит. Спрячусь в кузове, глядишь, и в трюм канадского грузовоза прошмыгну. А не получится, вернут…Что ж, - опять убегу.

   - Виталий, я дам совет тебе…

   - Не надо. Здесь многие этим занимаются. Из-за этого Страна Советов, развалилась… Знаю наперёд, что скажете. Мол, нужно позвонить родителям в Петербург, пойти добровольно в милицию. Надоело. Все за маленького лоха держат. Все воспитывают. Все твердят: учись как следует, в институт поступишь. В армию не заберут. Вот и вся цель. Скучно. А мне хочется стоящим делом заняться.

   - Каким?

   - Сам не знаю ещё. Но чтобы ни от кого не зависеть. Чтобы самому решать, что и как. Поэтому не надо совета. Дайте лучше денег, сколько сможете, я себе хлеба на дорогу куплю.

   В бумажнике остались две пятисотки. Я достал одну из них и протянул Виталию.

   - Бери. А совет мой тебе такой: что бы то ни было, живи честно. Как бы ни было трудно, где бы ты ни был, но живи честно. Иначе жить нет смысла…

   Мы вышли из буфета на привокзальную площадь. На ней было по-прежнему многолюдно, но не столь тесно, как полчаса назад. Я сказал:

   - Мне в метро. А тебе?

   - Я ещё здесь потолкаюсь. «Босс» обычно появляется к одиннадцати. Если он в Москве. А за пятьсотку спасибо. Я вам верну, когда доберусь до Канады. Долларами верну. Оставьте адрес.

   Я достал из кармана записную книжку, вырвал чистый листок и шариковой ручкой написал то, что он просил. Он сложил бумажку вчетверо и положил во внутрь куртки, туда, где исчезла пятисотрублевая купюра. Я протянул руку и чуть взлохматил волосы ему на голове.

   - Будь здоров, живучий.

   - До встречи в Канаде.

   Он повернулся и пошёл обратно, как мне показалось, к платформам поездов дальнего следования, раздвигая худыми плечами ползущий навстречу человеческий поток. «Продолжит ли парнишка свой нелёгкий марафон? – подумал я. – Или, встретив Босса, попадётся на мелкой краже? Скорее всего, милиция вернёт его обратно в родительский дом, чтобы через несколько месяцев он снова оказался в случайном поезде, где контролеры пожалеют, добрые тёти угостят снедью и напоят сладким чаем, а типы, вроде Босса, продолжат обучать уму- разуму на свой манер…

   Что гонит таких, как Виталий, из дому? – продолжал задавать я себе вопросы, стоя отрешённо у входа в подземку, не обращая внимания на занудивший дождь и позабыв, сто держу в руке нераскрытый зонт. – Ссоры с родителями? Стремление к самоутверждению? Романтика путешествий? А, может быть, и нечто другое – неосознанный инстинкт миграции, то самое чувство внутренней свободы, которое властно зовёт людей в Космос, к неизведанным высям и далям? И мы, то есть кое-кто из нас, подобно Виталию, ничего не можем поделать с собой. И сколько бы нас не возвращали назад, мы опять отправляемся в дорогу в поиске смысла своего существования. И это наше стремление неодолимо, как миграция онежских угрей в Саргассово море…»

   - Интересно, на сколько он вас наколол?

   От неожиданности я вздрогнул и резко обернулся. Сзади, в двух шагах от меня, стоял человек на вид лет тридцати, крепкого телосложения, в тёмно-синем непромокаемом плаще с поднятым воротником. Из-под козырька кепки в тон плащу чуть насмешливо поблёскивали карие глаза. Руки незнакомец держал в карманах.

   - Кого вы имеете в виду? – переспросил я, выжидая.

   - Того парня, с которым вы разговаривали в буфете. Я случайно оказался за соседним столиком и краем уха слышал, что он вам заливал.

   - А кто вы, собственно, такой?

   - Я тоже ищу «Босса». Но совсем по другой причине. Чтобы посадить его за решётку. Этот так называемый «Босс» снабжает «нарков», то есть подростков без определённых занятий, или, как они себя называют, «людей системы», наркотиками. Этот паренёк - один из клиентов «Босса». Наркотики стоят недёшево. Вот ваш новый знакомый и занимается «асканьем».

   - Чем?

   - Попрошайничеством. А на жаргоне «нарков» - «асканьем». Производное от английского глагола «ask» словечко. Надеюсь, понятно. Как вы убедились, попрошайничают «нарки» порой очень умело. Занятную он вам историю про бегство в Канаду продал. За сколько?

   - Не важно.

   - Между прочим, неделю назад вашего знакомого видели у другого входа в метро. Те же длинные волосы, те же потёртые штаны, глаза какие-то туманные. Прохаживался в обнимку с какой-то потрёпанной девицей. На «ломаном» русском языке объясняли прохожим, что приехали из Прибалтики и отстали от группы туристов, которая, разумеется, увезла с собой их вещи и деньги. Разумеется, им не хватало нескольких сотен «на обратную» дорогу. Наивные люди, вроде вас, откликались на такое «асканье»…

   Незнакомец усмехнулся, чуть скосив уголки губ вверх.

   - Спасибо за разъяснение,- сказал я - Но, мне кажется, вы теряете драгоценное время. Виталий может исчезнуть, а он – ваша ниточка к Боссу.

   - Не исчезнет. За ним присмотрят. Я здесь не один, сами понимаете. Кроме того, мне хотелось бы получить от вас ваш адрес, если вы не возражаете.

   - Зачем он вам?

   - Если мы возьмём «Босса», то этот паренёк, беглец в Канаду, скорее всего, тоже попадёт под следствие. А вы - свидетель.

   - Чего свидетель?

   - Свидетель того, каким путём подросток добывал деньги на покупку наркотиков.

   - Предъявите документы.

   Он небрежно показал мне удостоверение, и я второй раз за последние двадцать минут написал мой адрес на листке из записной книжки, добавив по просьбе сыщика номер телефона. Мы расстались, как и встретились, – без рукопожатия. Лишь кивнули друг другу головой.

   Вот уже полгода меня никто не вызывает и не звонит по делу «Босса» и Виталия. Вся эта история, теснимая другими более поздними событиями моей ничем не примечательной жизни, постепенно отодвинулась на задворки памяти. Но почему-то иногда по утрам, когда я подхожу к почтовому ящику, вспоминаю переминающегося с ноги на ногу парнишку в куртке пузырём, и глаза с непроизвольной грустью ищут среди корреспонденции весточку из Канады.

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ-  16

Выясняется, что Черному Резиденту ничто человеческое не чуждо, в смысле удовольствий, разумеется. Вот только психоаналитику Валерию Литкину и его ассистентке Эльвире Каневской от этого возникли некоторые трудности с клиентом Феофановым, особенно в связи с тем, что пресловутый диван кто-то активно проминал с гражданкой Пивень до такой степени, что…Впрочем, захватывающий конец этой истории вы узнаете, прочитав эту серию данного уникального сериала.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

 ПРЕСЛОВУТЫЙ ДИВАН

  - Пришёл Феофанов. Тот самый, что звонил вчера, - сказала Эльвира, поправляя причёску перед небольшим прямоугольным зеркалом, висевшим на стене. Её тёмнокарие глаза следили за мной по отражению в зеркале. – Я назначила ему на 11 часов.

   Я бросил взгляд на свои наручные часы. До одиннадцати оставалось ещё десять минут. Уйма времени. За десять минут можно вырвать зуб, запустить ракету в космос и даже совершить сексуальное действие с Эльвирой, если она этого захочет. И если, конечно, её муж Альберт, мой друг и партнёр по фирме «Психолог» не будет где-то поблизости.

   Примерно год назад я, Валерий Литкин, и Альберт Каневский, врачи-психиатры по специальности, организовали наше маленькое совместное предприятие, приносившее нам не ахти какой, но всё же доходец в дополнение к зарплате за основную работу - в государственной «психушке».

   «Психолог», - то есть я, Альберт и Эльвира, выполняющая обязанности регистраторши, медсестры, делопроизводителя и отвечающая на телефонные звонки, - оказывает ( по крайней мере так было написано в уставе фирмы) «самую квалифицированную помощь при всех видах нервных расстройств, стрессах и бессоннице, восстанавливает нервную систему, повышает трудовую и сексуальную активность». Последнее – я вновь искоса посмотрел на пышный бюст, тонкую талию и крутые бёдра Эльвиры – в какой-то степени соответствовало действительности.

   Сегодня понедельник, традиционно тяжёлый для всех день. По понедельникам Каневский уезжал в больницу, а я располагался в его трёхкомнатной приватизированной квартире, где и размещался, за неимением лучшего помещения, «Психолог». Здесь мы вели приём клиентов, нуждавшихся в «самой квалифицированной помощи». Каждая консультация обходилась клиенту в тысячу рублей, причём взнос он делал в местном отделении «Жилсоцбанка». Ради удовлетворения профессионального любопытства налоговой инспекции.

   - Он принёс квитанцию об уплате? – спросил я, как обычно, Эльвиру, облачаясь в зелёный нейлоновый халат и такую же шапочку. Считалось, что форменная одежда сотрудников «Психолога» должна успокаивающе действовать на действительных и потенциальных неврастеников.

   - Да. Я положила её в папку с финансово- отчётной документацией.

   - Что беспокоит этого субъекта?

   - Не знаю. По телефону он толком ничего не сообщил. Жаловался на нервное напряжение, головные боли. Сказал, что не может спокойно спать, поскольку нет дивана. Такие у него проблемы.

   - Пусть войдёт. – Я уселся за письменный стол Альберта и придал своему лицу внимательное, участливое выражение.

   Маленькая, примерно в четырнадцать квадратных метров, комната была меблирована под кабинет невропатолога или психиатра. В ней, помимо стола и приставного стула, стояли диван-кушетка и небольшой медицинский шкаф со стеклянными стенками и полками, на которых мы расставили для рекламы несколько коробочек и скляночек от импортных транквилизаторов, а также кое-что из продукции отечественной фармакологии, предназначенной для лечения нервных расстройств. На стенах комнаты, прямо над моей головой и напротив, висели два недорогих пейзажика – березовая роща и заливной лужок у изгиба реки. Эльвира, купившая эти, на мой взгляд, незатейливые «шедевры», утверждала, что их созерцание успокаивающе действует на её нервную систему, а, значит, автоматически должно действовать точно так же и на клиентов «Психолога»

   В дверь осторожно постучали.

   - Входите, входите, - радушно отозвался я голосом работника ЗАГСа, приглашающего жениха и невесту в зал бракосочетания.

   Перед моим источавшим милосердие взором предстал мужчина лет сорока-сорока пяти, роста ниже среднего, одетый в мешковато сидевший на худощавом теле тёмно-синий шерстяной костюм. В одной руке он держал «дипломат», в другой - видавшую виды фетровую шляпу. Заострённое лицо вошедшего имело «петушиное» выражение. Он как-то напряжённо, вполуоборот, уставился правым глазом прямо в мой расплывшийся в улыбке рот. Я заметил, что верхнее веко подрагивает в тике.

   - Присаживайтесь, пожалуйста, - мягко пригласил я вошедшего, и он, семеня, приблизился к столу и осторожно опустился на краешек стула. – Я готов вас внимательно выслушать, - продолжил я тем же доверительным тоном, подкреплённым отработанной перед зеркалом под руководством Эльвиры участливой полуулыбкой. – Говорите откровенно. Всё останется между нами. «Психолог» никогда, ни при каких обстоятельствах, не разглашает то, что нам сообщают наши пациенты о своём самочувствии. Вы можете полностью на меня положиться.

   - Я заплатил тысячу рэ. Сколько времени вы можете мне уделить за эту сумму?

   Я неопределенно пожал плечами. - Наша беседа должна быть откровенной, но не бесконечной. В пределах получаса.

   Феофанов открыл «дипломат» и вытащил папку с бумагами. Надев очки, он прокашлялся и начал монотонно читать, неотрывно глядя в убористый машинописный текст.

   - В Ломоносовский райотдел внутренних дел. Копия в Ломоносовский райком партии «Единая Россия». Заявление. Познакомившись в феврале сего года с гражданкой Н.С. Пивень (адрес: улица Веденина, 48-85) и её семилетним сыном Андреем, я предложил ей через некоторое время зарегистрировать юридический брак. Я дал гражданке Н.С. Пивень ключи от своей квартиры. Среди прочего я привёз гражданке Пивень на её квартиру из магазина новый диван за 6600 рублей, купленный мною на мои деньги.

   - Позвольте, позвольте, - прервал я Феофанова. – Вам, э-э-э…- тут я бросил взгляд на лежавший передо мной светло-коричневый бланк, заполненный Эльвирой, - Лев Николаевич, лучше своими словами рассказать мне о ваших проблемах.

   -В полчаса я не уложусь,- возразил Феофанов, глядя на меня поверх очков.- Так будет короче и яснее.

   Я заставил себя утвердительно кивнуть головой. Ещё одно правило «Психолога» - клиента нельзя раздражать, потому что, он, клиент, с больными или здоровыми нервами, источник нашего благосостояния.

   - Весной гражданка Пивень, - продолжил своё чтение Феофанов, - стала приводить к себе некоего Пофнутия Шайтановича Гнусеровского, субъекта без определённых занятий, и они вдвоём проминали мой новый диван. Затем гражданка Пивень швырнула мне в лицо ключи от моей квартиры, сложила моё постельное бельё и предложила мне забрать все мои вещи и убраться с её постоянного места жительства. Поскольку самыми дорогими были магнитофон и диван, я положил в сумку магнитофон, постельное бельё, разобрал диван. Уместить его в сумке, я, разумеется, не мог, поэтому сунул в неё болты от дивана и сказал гражданке Пивень, что через несколько дней заберу остальное. Однако уже на следующий день мой диван исчез. На мой вопрос о его местонахождении гражданка Пивень отвечать отказалась.

   Феофанов сделал паузу и многозначительно посмотрел на меня сквозь очки. Я уже не улыбался. Я изображал внимательного слушателя. Ведь с начала беседы прошло всего три минуты. В его распоряжении осталась ещё двадцать семь оплаченных минут. Выражение моего лица, по-видимому, вдохновило его, и он с ещё большей энергией продолжил чтение.

   - Существует несколько версий о пропаже моего дивана. Возможно, он был занесён в квартиру живущей этажом выше соседки гражданки Пивень – её подруги Клавы, занимающейся пошивом женской одежды на дому. Или же мой диван был занесён в квартиру другой соседки гражданки Пивень, некоей армянки Жанны, живущей двумя этажами ниже. Либо, наконец, он сдан самой гражданкой Пивень под чужой фамилией в комиссионный магазин. Между прочим, раньше, ещё до проминания дивана с Гнусеровским, гражданка Пивень высказывала мысль, что она может сдать мой диван в комиссионный магазин и на вырученные деньги купить себе тахту. Естественно, ещё ничего не зная о существовании и намерениях Гнусеровского, я тогда не возражал.

   Слушая клиента, я невольно вспомнил о «проминании» стоявшего напротив дивана, чем мы с Эльвирой занимались время от времени в отсутствие Альберта и клиентов. Реминисценции эротического заставили меня задать наводящий вопрос.

   - На ваш взгляд, не может ли увлечение гражданки Пивень этим безработным Гнусеровским являться следствием её повышенной сексуальной потребности, или, может быть, вашей недостаточной потенции?

   Феофанов оторвался от бумаг и тупо уставился на меня, по-видимому, не понимая, чего от него хотят.

   - В заявлении всё указано, - сухо заметил он и вновь уткнулся носом в текст.

   - Продажу гражданкой Пивень моего нового дивана стоимостью 6600 рублей можно рассматривать как извлечение ею нетрудовых доходов. Следует добавить, что гражданка Пивень, по её собственным словам, приватизировала целую квартиру, прогнав из неё своего первого мужа, геолога В.А. Пивень, после года совместной жизни.

   «Такая же примерно участь постигла и меня, Валерия Литкина», - с грустью подумал я о своей первой жене Лоре и об алиментах, которые я был вынужден ей платить на содержание нашей дочери. Помимо алиментов, в распоряжении Лоры оказалась оставленная мною двухкомнатная квартира, мебельный гарнитур «Клеопатра», спальня «Ретро-5» и кое-что из вещей, цены на которые при общей инфляции имели устойчивую тенденцию к росту. Голос клиента, звучавший всё твёрже и решительнее, вернул меня к реальности.

   - Со дня умыкновения у меня пресловутого дивана гражданка Пивень отказывается открывать мне дверь и разговаривать со мной по телефону. (Гражданка Пивень работает секретаршей в воинской части в районе Варавино).

   11 июля утром я встретил гражданку Пивень на улице, когда она направлялась на работу, и спросил её, где находиться мой диван. Она ударила меня несколько раз по лицу, изорвала на мне рубашку, однако я не стал отвечать на её провокационные выпады. Гражданка Пивень тут же пообещала преднамеренно чинить мне зло, «как всем мужчинам». Клеветнически кричала, что я, якобы, нигде, как и Пофнутий Гнусеровский, не работаю, хотя известно, что я работаю без отпусков фотографом по регистрационному удостоверению, и по патенту своевременно выплачиваю государству подоходный налог в размере 3400 рублей в год. Гражданка Пивень также кричала, - и это слышали многие прохожие, - что я постоянно пью. Однако постоянно пить не может ни один человек. Я не скрываю, что могу позволить себе выпить немного спиртного перед едой.

   «Пить или не пить, - вот в чём вопрос», - по - гамлетовски мысленно заметил я себе. В «психушке» изредка удавалось пропустить пробирочку - другую «сэкономленного» на протирке больных и инструментов спирта. В «Психологе» в рабочие часы царил сухой закон. Словно лишний раз подтверждая это правило, в комнату неслышно вошла Эльвира и поставила перед клиентом стакан с чаем. Тот молча окинул взглядом её изобиловавшую выпуклостями фигуру и даже неестественно выгнул шею, когда жена Альберта направилась к двери, соблазнительно покачивая бёдрами. Прокашлявшись и смахнув ладонью капли пота со лба, клиент продолжил:

   - Гражданка Пивень клеветнически утверждала, что в её отсутствие я, Лев Николаевич Феофанов, находясь в её квартире, выпил два флакона лосьона «Утро», а также украл ключи от квартиры и магнитофонную кассету с записью песен Аллы Пугачёвой. Поясняю: лосьон «Утро» пошёл на то, чтобы отмыть руки от карбофоса, разбросанного накануне гражданкой Пивень по всей квартире с целью травли тараканов, клопов и других вредных насекомых.

   Никаких ключей от квартиры гражданки Пивень я не брал: ещё зимой, при мирных отношениях, в обмен на данные ранее ей мною ключи от моей квартиры, она выделила мне старый ключ от сменного центрального стержня замка её квартиры. Поскольку этот стержень она впоследствии поменяла, оставшийся у меня ключ теперь совершенно не подходит к её замку.

   Наконец, магнитофонную кассету с записью Аллы Пугачевой гражданка Пивень мне сама подарила в июне, когда она неоднократно приезжала ко мне помыться горячей водой и переночевать. При этом она вымогала у меня по 500 рублей за ночь.

   Я мысленно прикинул, во сколько мне обходились ласки Эльвиры. По сравнению с гражданкой Пивень она была более алчной «вымогательницей». Тем не менее я с понимающим и сочувственным видом кивнул несколько раз головой, слушая Феофанова, голос которого звучал уже почти торжественно:

   - Вечером в пятницу, 15 июля, я приехал к месту работы гражданки Пивень с намерением мирно решить наш спорный вопрос о пресловутом диване Когда она вышла из проходной, я протянул ей руку в знак применения, предложил поужинать в кафе. Не здороваясь, гражданка Пивень попросила у меня 150 рублей, и я без вопросов передал ей деньги. Затем гражданка Пивень заявила, что на моём диване она будет спать не только с Гнусеровским, но и с капитаном из воинской части, или с другим капитаном из той же части, или даже с майором из этой же части. (Неудивительно, что гражданка Пивень, работающая секретаршей в воинской части, продала мне в марте с.г. несколько форменных воинских рубах, скорее всего украденных со склада или забытых у неё каким-нибудь капитаном или майором).

   В этой связи прошу Ломоносовский РОВД и райком «Единой России» выяснить и ответить мне, где находится принадлежащий мне диван стоимостью 6600 рублей. Прошу выяснить этот вопрос, так как гражданка Пивень может промять этот диван с гражданскими и военными лицами мужского пола до полной его непригодности.

   Одновременно прошу райком партии «Единая Россия» разъяснить гражданке Пивень, что для того чтобы носить звание члена этой партии, надо быть честным человеком ( гражданка Пивень является членом «Единой России». Поведение гражданки Пивень позорит это высокое звание). На мои увещевания не позорить звание члена партии гражданка Пивень заявила, что если её исключат из партии, то ей не надо будет платить членские взносы и ходить на партийные собрания.

   9 августа 2006 года. Офицер запаса Феофанов Лев Николаевич. Адрес: Ленинградский проспект,54-1-55.

   Я мельком посмотрел на часы. Заканчивалась десятая минута нашей встречи. Клиент, оторвав глаза от текста, испытующе посмотрел на меня. Незаметно для него я нажал на прикреплённую к тумбе стола с внутренней его стороны кнопку звонка. Один раз. В комнату с деловым видом, с блокнотом и шариковой ручкой в руках вошла Эльвира. Грациозно изогнувшись, она присела на диван, сложив вместе ноги и чуть поджав их под себя.

   - Если вы не возражаете, - сказал я, обращаясь к Феофанову, - моя помощница сделает кое-какие записи для медицинской карты, которую мы на вас заведём.

   - Какая карта? Не нужно никакой карты! Я абсолютно здоров. Верните мне пресловутый диван - заявил Феофанов, зыркая глазами то на меня, то на Эльвиру.

   - Но позвольте, Лев Николаевич. Позвольте. Это дело милиции – принять меры по вашему заявлению. Райкома, наконец, поскольку эта самая Пивень…Мы же можем только привести в порядок вашу нервную систему, нервишки, так сказать, подлечить.

   - Поясняю, - вновь задолдонил, словно по-писанному, Феофанов. – 5 июля мой диван исчез из квартиры гражданки Пивень. Ровно через два дня я подал в РОВД и в райком партии заявление, копию которого я вам зачитал. Примерно через месяц ко мне явился участковый уполномоченный капитан Дадашев, которому руководство РОВД направило моё заявление, и предложил передать вопрос о пресловутом диване на рассмотрение народного суда по месту проживания гражданки Пивень, если она добровольно не возвратит моё имущество. Однако председатель суда отказался рассматривать этот вопрос, и мне теперь совершенно ясно, что и он входит в число тех, кто проминает мой диван с гражданкой Пивень.

   В глазах Эльвиры появилось задумчиво-мечтательное выражение, словно ей пришли в голову те же мысли, что и мне несколько минут назад. Я поднял обе руки и поправил на голове зелёную нейлоновую шапочку. Это был условный жест: «Внимание, перед нами шизофреник». Незаметно для Феофанова Эльвира понимающе кивнула головой.

   - Если вы возражаете против заведения медицинской карты, - стараясь казаться спокойным, прервал я пояснение Феофанова, - то Эльвира Сергеевна займётся другими делами, а мы наедине закончим нашу беседу.

   Эльвира вышла. Но прежде чем закрыть за собой дверь, она посмотрела на меня. Я как бы рассеяно похлопал себя по нагрудному карману, якобы в поисках авторучки. Другой условный жест: «Позвони Альберту, пусть немедленно приезжает на санитарной машине. У нас сложный казус».

   Дверь закрылась. Мои часы показывали двадцать минут двенадцатого. При благоприятном стечении обстоятельств помощь подоспеет минут через пятнадцать. Признаться, история с пресловутым диваном гражданина Феофанова начала мне действовать на нервы. Поэтому мой следующий вопрос прозвучал несколько непрофессионально.

   - Может быть, Лев Николаевич, следует ещё раз попытаться уговорить гражданку Пивень разрешить вопрос о диване полюбовно?

   - Поясняю, - глаза клиента строго сверкнули за стёклами очков. – Я неоднократно пытался это сделать. В понедельник, 18 июля, после разговора со мной гражданка Пивень зашла в опорный пункт милиции в доме №39 по улице Веденина и сделала в устной форме клеветническое заявление другому участковому инспектору, старшему лейтенанту, фамилию которого во время состоявшейся через три дня беседы мне так и не удалось выяснить, будто бы я не даю ей пройти в её квартиру. Хотя она перед этим даже не подходила к своему подъезду. Гражданка Пивень попросила старшего лейтенанта довести её до квартиры, очевидно, преследуя тем самым цель заняться с ним тем же, чем она занималась с Гнусеровским, капитаном и майором из воинской части, председателем народного суда, проминая мой новый диван.

   - Добавляю, - Феофанов сделал многозначительную паузу, глядя мне прямо в глаза, словно удав на кролика. Мурашки побежали у меня по спине. Я почувствовал, что мои скулы напряглись, что я не могу стереть с лица глупую полуулыбку. Я судорожно проглотил внезапно накопившуюся во рту слюну. Клиент невозмутимо продолжил.

   - Добавляю. Чтобы настроить против меня участкового инспектора, старшего лейтенанта, фамилию которого мне установить не удалось, гражданка Пивень неверно указала, что, приезжая к ней на квартиру, я, якобы, не обращал внимания на её семилетнего сына Андрея. Однако, посещая квартиру гражданки Пивень, я учил её семилетнего сына мыть руки, чистить зубы, играть в шашки, читать, считать, привёз ему коньки, хоккейный шлем, учил во дворе стоять и кататься на коньках. Водил их обоих, то есть сына с матерью, в кино, на концерты, давал им деньги, привозил им стиральный порошок, мясо, колбасу, пельмени, палтус, фрукты, шоколад, конфеты коробками.

   Феофанов отхлебнул из стакана подостывшего чаю. Я почувствовал сухость во рту. Время тянулось невыносимо медленно. «Такие, как этот, могут из любого психиатра сделать законченного психа», - мелькнуло у меня в голове. Клиент сделал ещё пару глотков, затем, как ни в чём не бывало, снова открыл рот:

   - Добавляю. Когда я платил свои 6600 рублей в магазине за новый диван, участковые инспекторы капитан Дадашев и старший лейтенант, фамилия которого мне не известна, естественно, при этом не присутствовали. Свидетелями привозки мною из магазина в квартиру гражданки Пивень нового дивана были её знакомые – преподавательница техникума Н.Я. Чекан и сын последней, школьник Саша Чекан. Поясняю: я привёз новый диван в квартиру гражданки Пивень, поскольку на её прежнем, опрысканном дихлофосом диване, я не мог ни сидеть, ни лежать, ни тем более проминать его с гражданкой Пивень ввиду аллергии к запаху дихлофоса. Ещё добавляю: зимой, после привозки мною нового дивана гражданка Пивень предупредила: «Встречаться будем только два с половиной месяца».

   - Что вы от меня хотите? – спросил я клиента, едва удержавшись от крика.

   Прошу вернуть мне купленный мною на мои 6600 рублей мой диван. Поскольку гражданка Пивень при вызове в Ломоносовский РОВД или в райком партии, вероятно, предъявила бы свой партийный билет, я тоже могу предъявить вам приоритетную справку Госкомитета по делам изобретений и открытий. – С этими словами Феофанов вытащил из своего «дипломата» ещё один машинописный документ и положил его на стол передо мной. Я прочёл заголовок: «Способ лечения злокачественных метастазов». Тем временем Феофанов, вновь порывшись в «дипломате», извлёк оттуда ещё два машинописных листа под названием «Способ лечения больных лейкемией».

   – Автором этих важнейший изобретений являюсь я, - напыщенно заявил клиент.

   Моя рука самопроизвольно потянулась к тумбе стола. Пальцы судорожно нащупывали кнопку звонка. Я трижды нажал на неё. Это был ещё один условный сигнал Эльвире. Услышав три звонка, она должна была войти и помочь мне под благовидным предлогом выпроводить клиента. Через несколько секунд дверь в комнату открылась, и на пороге появилась обворожительная представительница «Психолога».

   - Валерий Семёнович, вы не забыли, что в 11.30 должны выехать в больницу на консультацию?

   - Спасибо, что напомнили, Эльвира Сергеевна. Сейчас, через минуту мы со Львом Николаевичем закончим нашу беседу, и я буду готов. Приготовьте всё необходимое.

   - Верните мне мой новый диван, иначе я никуда отсюда не уйду! – решительно и невозмутимо заявил Феофанов. Мне даже показалось, что я услышал в его голосе угрозу.

   - У «Психолога» другие функции, гражданин Феофанов, - вмешалась Эльвира. Её тонкие, чуть выбритые на висках брови слегка поднялись. – Здесь диванами не торгуют.

   - А я и не прошу продать мне диван! Я требую вернуть мой! Тот, что исчез из квартиры гражданки Пивень! Вы, случайно, не в сговоре с ней и с этим прохвостом Гнусеровским? – Феофанов вскочил со стула и угрожающе повернулся к Эльвире. Та отшатнулась. Я тоже вскочил.

   - Успокойтесь, успокойтесь, Лев Николаевич! Мы уладим эту проблему. Эльвира Сергеевна позвонит гражданке Пивень и постарается, как это умеют только женщины, уговорить её вернуть диван. Не так ли, Эльвира Сергеевна?

   - Верните мне диван немедленно! – закричал, внезапно покраснев, Феофанов. – Я знаю, что он здесь! Мне ясно об этом сказали! Меня не могли обмануть!

   - Кто?! Когда?! Где?!

   - Вчера, в психиатрической больнице, куда меня доставил для освидетельствования капитан Дадашев на основании письменного заявления гражданки Пивень о том, что я, якобы, её преследую!

   - В психиатрической больнице? Не может быть!

   - Как это не может быть? Я звонил вам вчера оттуда, из кабинета врача! Полного, лысоватого, с оттопыренными губами! Он-то мне и сказал, что мой диван здесь, и что его проминают!

   - Альберт! – испуганно воскликнула Эльвира и тут же закрыла рот ладонью.

   - Врач мне сказал… - Феофанов повернулся лицом ко мне. Его глаза сузились в щёлки, из которых, казалось, выскакивали безумные искры. – Он мне сказал, что вы и есть Пофнутий Гнусеровский, из-за которого гражданка Пивень выгнала меня! Это вы похитили мой диван! Сейчас я с вами рассчитаюсь!

   Рука Феофанова нырнула в «дипломат» и через мгновение в ней появился огромный кухонный нож. Я попятился к стене. Клиент, выставив руку с ножом вперёд, стал приближаться ко мне. Эльвира истерически завизжала.

 

Ясновидящая целительница, которая всегда помнит о смерти

Журналист Гриднев, он кое о чём догадался

Нейтронная звезда, убивающая всё живое вокруг неё в радиусе сто световых лет

А это билет в потусторонний мир

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ-  15

С древних времен существует поверие о том, что каждый из нас рожден под своей, особенной звездой. Какими целебными способностями обладает на самом деле «Ясновидящая», рожденная в день, когда в Большом космосе появилась крохотная по своим размерам странная звезда? Эти вопросы пытается прояснить журналист Олег Гриднев в процессе его судьбоносной встречи с «Ясновидящей». АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ПОМНИ О СМЕРТИ

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 13

Следует признаться: то, что случилось с Певцом, может произойти и с вами. И со мной тоже, если дать волю «гнусеровскому» или «гнусеровской», которые притаились в черной дыре индивидуального сознания каждого из нас. Паразитируя на наших порочных страстях и принимая обличие наших двойников, Черный резидент и ему подобные только и ждут подходящего момента, чтобы завладеть вашей душой и остановить биение вашего сердца.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ЗАУРЯДНОЕ УБИЙСТВО

  Город задыхался в июльской жаре. Асфальт плавился под ногами. В синеватом мареве бензино-дизельного смога теряли свою чёткость формы мчавшихся по магистралям автомобилей. Всё живое искало прохладу в тени и не находило её среди стекла, бетона и кирпича.

    Такая погода резко ухудшила состояние Певца. Раздражаясь по пустякам, он метался в просторной, но захламленной квартире, где врачи сделали его пленником. В угрюмом настроении пересаживался из кресла в кресло, пробуя листать книги или смотреть телепередачи. Глаза его слезились. Он то и дело сморкался. Грудь учащённо дышала. Временами всё тело охватывал озноб. Руки тряслись. Спазмы вызывали резкую боль в животе. В эти моменты сердце замирало, делало паузу. Глаза с расширенными зрачками выражали тревогу, безотчётный страх, приходящий наплывами. Иногда, чтобы как-то разрядить напряжение, дежурившие по очереди в квартире врачи вводили в организм Певца сильнодействующие успокоительные препараты, и он засыпал. Однако и во сне покоя не было. Певца пресле довали кошмары.

    В эту ночь, проснувшись под утро, Певец испытал поразительное чувство сдвига перспективы. Словно жизнь, которой он жил, - жизнь во сне, плод его воображения. «Возвращение в мир бодрствования – всегда мучительное избавление от иллюзий, - подумал Певец. – С другой стороны, погружение в сон – порой острое и жестокое испытание, без которого невозможно очутиться опять в мире иллюзий…»

    - Итак, ты проснулся? – В комнате раздался резкий насмешливый голос.

    Певец повернул лежащую на подушке голову в сторону и увидел своего Двойника, одетого во всё чёрное. Гладко выбритый, тщательно подстриженный тот, другой, самодовольно восседал в кресле всего в трёх шагах от кровати Певца, держа в углу рта зажженную сигарету и перебирая струны гитары.

    «Ах, как нам хочется, как всем нам хочется не умереть, а именно уснуть!» - раскатисто, с хрипотцой пропел Двойник и глубоко, с наслаждением затянулся.

    - Всё это невероятно сильная иллюзия, - сказал со странным спокойствием Певец.- Ведь, ты – это я, а я – это ты…Затем закрыл глаза, провёл ладонью по своему бледному, измождённому лицу. Слабеющая рука вновь упала вдоль тела.

    - Всё верно, всё правильно, - заметил как ни в чём не бывало Двойник.- Я слишком долго существовал в тебе. И в этом была определённая целесообразность. Двойственность- свойство любой человеческой натуры. Однако необходимость моего отдельного состояния стала актуальной. У меня нет выбора. Я хочу жить. А ты…ты умрёшь. И, смею тебя заверить, очень, очень скоро…

    Перед глазами Певца с молниеносной быстротой, словно в бешено вращающемся калейдоскопе, промелькнули наиболее яркие картины прошлого. Картины падений и взлётов, поражений и триумфов, разочарований и радостей. Многоликое прошлое предстало перед ним в образе загадочной маски, имя которой – Судьба.

    «Я обречён умереть. Но кем? За что?» - вопросы вспыхивали в сознании Певца как надписи на электронном световом табло, но оставались без ответа. Певец понимал, что существовавшие в нём два противоположных начала сделали его жизнь страшной и безысходной. И теперь, когда тот, другой, который всегда тянул его в пропасть, который превратил его квартиру в проходной двор, где с утра до утра сновали толпами люди, наконец-то обрёл иллюзорную плоть, Певцу страстно захотелось работать, творить, любить. Жить захотелось. И он тихо произнес:

    - Умирать не хочу.

    - А выпить?

    Двойник встал, сделал два шага и почти вплотную приблизился к кровати. В одной руке он держал бутылку водки, в другой - стакан из тонкого стекла, наполненный до краёв. Тонкие губы раздвинулись в язвительной улыбке и чуть обнажили ровный ряд зубов. Голос Двойника зазвучал гулко и убеждённо:

    - Ты сам, на собственном опыте пожелал познать Добро и Зло.…И к чему же привёл твой опыт? А? Вкушаешь, так, сказать, от червивых плодов своих. Бутылка водки стала источником твоего вдохновения. Ты прав: «in vino veritas!». Выпей!

    - Мне нельзя. Я только что из штопора.

    - При чём тут штопор? Пробка металлическая. Винтовая. Взгляни на этикетку. «Столичная». На экспорт. «Cool before drinking». «Перед употреблением рекомендуется охладить». Только что из морозилки. Всё по науке. Хе-хе.…Пей, дружок.

    - Не могу. Я…я опустился на дно. Как подводная лодка.

    -Чтоб не запеленговали?

    - Вроде бы.

    - И всё-таки запеленговали. Во всём Мировом океане нет такого глубоко дна, откуда тебя бы не вытащили на поверхность дотошливые врачи, назойливые поклонники, злобные завистники. И твоя последняя избранница тоже тебя везде достанет, мой дорогой. Та, которая в тебя слишком много вложила и которой ты очень многим обязан. Не так ли?

    -Так. Но откуда тебе это известно?

    - Откуда? Невидимый гномик сидит на моём плече и шепчет на ухо всякие откровения. И потом, не забывай: ты - это я, а я - это ты! Знаешь, что гномик мне сейчас говорит?

    - Что?

    - А вот что. Рождаясь в этот мир в крови в слезах, ты нёс в себе наследственный порок. Уже в утробе матери ты был лишён равновесия и внутренней гармонии. Даже в зародыше ты бунтовал и протестовал против того замысла, который дан человеку для приближения к истине…Ты, говорит мне гномик, отверг предназначенный путь и покатился по кривой, видя истину там, где её нет. Никогда не было. Пей!

    Певец привстал на локтях в постели и несколько секунд, как бы в раздумьи, созерцал стакан с бесцветным дурманом. Знал, что это сейчас яд для него. Но привычка обрести таким способом призрачный рай оказалась сильнее разума. Рука сама потянулась к водке. Певец залпом выпил до дна и откинулся на подушки. Через некоторое время лицо его порозовело, глаза заблестели. Одетый во всё черное, Двойник отошёл вновь к креслу, развалился в нём и частично растворился в полумраке. Первым молчание прервал Певец:

    - Ты, возможно, и прав…В главном, скорее всего… Может быть, меня зачали в пьяном чаду, и я родился с алкоголем в крови. Может быть. Но ещё не доказано, что появилось на свет раньше – человек или вино. По крайней мере, виноградная лоза росла в райских кущах задолго до того, как Богу пришла в голову нелепая идея сотворить Адама и Еву. Но вот в чём вопрос: употребляли они зелье до грехопадения или нет?

    - И ты ещё сомневаешься, мой наивный близнец? Какой змей соблазнил Еву на плотский грех? Зелёный, разумеется. Он и только он! А яблочко на закусочку её предложил! – Двойник раскатисто рассмеялся и опять налил стакан до краёв. – Во всех мужских несчастьях виновата женщина «Chercher la femme», - недаром говорят французы. Особенно, если речь идет о фатальной особе, так сказать. Вроде твоей пассии. Сколько бутылок-то виски, джина, бренди и прочей горючей смеси ты выпил за её счёт? За её здоровье, а? Допей и эту.- Он поставил полный стакан и бутылку с остатками водки на ночной столик, вновь уселся в кресло и стал перебирать струны гитары.

    «Кто-то дуло наводит на невинную грудь. Всё былое уходит, уходит, уходит. Пусть придёт что- нибудь!»

    Певец попытался всмотреться в лицо Двойника, но так и не смог различить чёрт. Рука больного резко дёрнулась к ночному столику. Пальцы нащупали стакан с водкой, судорожно сжались. Кадык подскочил вверх четыре раза и стакан опустел…

     «А на левой груди профиль Сталина, а на правой - Колдунья в анфас»,- прохрипел басисто сидевший в кресле.

    – Где она, эта наколочка, покажи? Чёрный человек отложил гитару в сторону и встал. Певец подтянул верхнюю простыню к подбородку. Словно не заметив этого жеста, Двойник вылил остатки водки из бутылки в стакан и отрешённо произнёс.

    - Однажды, десять лет назад, ты так «заштопорился», мой милый, что чуть не угробил себя. Помнишь, тогда с тобой случилось желудочно-кишечное кровотечение. Ты впервые оказался в реанимации. Мало кто знал, что кровотечение явилось следствием резкой алкогольной интоксикации. Из критического состояния ты выбрался довольно быстро. Такие, как ты, просто не умирают в тридцать с небольшим. Когда час их славы и успеха ещё не пробил. Теперь ты в зените, и звезде самая пора закатиться. Сгореть, подобно метеору, в атмосфере земной действительности.

    -Да, да, - отозвался взволнованно Певец. – Я чувствую, что сгораю. Чувствовал это всегда. И это чувство заставляло меня срываться. Но был ли я от рождения алкоголиком? – продолжал рассуждать вслух Певец. – Вряд ли. Ведь после каждого выхода из «штопора» морально я не сдавался. Нет! Наоборот. Я ощущал прилив творческих сил. Писал песни, выступал с концертами, играл в театре, снимался в кино.

    - А потом всё опять повторялось...

    - Да, я снова впадал в запой. Из-за того, что я родился не в то время, не в том месте, не в том мире. Я жутко переживал, что происходило вокруг. Переживал из-за того, что не могу ничего изменить. Другой бы на моём месте скептически улыбнулся или равнодушно отвернулся. А я не мог спокойно выносить несвободу в любом её проявлении. Заводился мгновенно. И потом долго не мог успокоиться. Вот как сейчас. Меня очень раздражает, что ты здесь. Что пристаёшь ко мне со своими вопросами. Что близкую смерть пророчишь…

    - Она здесь, твоя смерть, - равнодушно заметил Двойник. - Допей. За упокой своей грешной души.

    Словно боясь ослушаться, Певец дернулся и прикончил то, что оставалось, одним глотком. Снова откинулся на подушки и закрыл глаза. В полусне, внезапно наступившем, еле слышно сказал:

    - Все правильно. Все хорошо.

    -Твои любимые слова, - отозвался Двойник. - Пустые, ничего не значащие. Как хлопок бумажным пакетом. Но ведь ты всегда был замкнутым в себя человеком. До конца ни перед кем не раскрывался. Ни с кем по-настоящему не был близок. Но сегодня для тебя и наступил момент истины. У нас о-о-очень откровенный разговор…

    - Я не хочу говорить с тобой. Пошел вон!

    - Еще не время... Позволь мне кое-что еще тебе напомнить. Лет пять назад ты, тем не менее, проболтался в разговоре с лечившем тебя от запоев врачом. Дал ему понять, что с тобой все значительно сложнее. Что водка уже не стимулирует в нужной мере твой творческий процесс. И поэтому ты пристрастился к наркотикам. Более надежным, как говорится, обзавелся билетом в потерянный рай. Только где он, твой рай?

    - Но пойми меня, пойми! - жилы на шее Певца вздулись. Глаза широко раскрылись и почти вылезли из орбит. Однако голос звучал тихо и. виновато. - Об этом никто не знал. Кроме неё, которую я люблю. Но она не могла выдать мою тайну. Потому что сама….сама снабжала меня "кайфом". Однажды, во время очередного осмотра, медик догадался… Мне предложили пройти курс лечения путём перегонки живой крови сквозь активированный уголь. Я согласился. Хотя меня предупредили: это очень опасная и болезненная процедура. Но у меня был такой настрой: или вылечиться или умереть…

    - Очистка крови от наркотических шлаков, - эхом отозвалось из кресла. - Да, это очень мучительная процедура. Однако она, ведь, не улучшила, а ухудшила твое состояние. Не так ли? Известно, к алкоголю и наркотикам у человека развивается физиологическая и психологическая зависимость. Первую врачи, возможно, и сняли бы. А вот вторую... Это под силу только самому человеку, который бесповоротно и окончательно решил порвать с пороком. Раз и навсегда. Только ты мог сам себя излечить. Но ты этого не хотел. И не хотел слушать, что тебе говорили знающие люди. Ведь для твоей гордыни авторитетов не существовало. Никаких!

    - Неправда! Я им поверил. Поверил этим самоуверенным знатокам человеческих недугов. Они меня клятвенно заверяли: "Даём полную гарантию излечения от акоголизма и наркозависимости!" И я воспринимал их заверения всерьез.

    - Ну и дурак! Гарантия…полная гарантия! - Двойник презрительно сплюнул себе под ноги. - Гарантию дают на механические часы. Да и то не больше, чем на два года. А твои, дружок, биологические часики уже висят на флажке. Как говорят шахматисты. Ты сам себе объявил роковой шах, выпив эту бутылку. Осталось сделать еще один ход, и …дальше мат!

    В холеной руке Двойника внезапно, словно ниоткуда, появился небольшой шприц, наполненный мутноватой жидкостью.

    - Возьми и уколись. Сейчас, в твоем состоянии, уже не обязательно в вену. Ткни иглой куда угодно. В любую мышцу. И этого будет достаточно. И ты уснешь надолго. На триста лет. И это будет прекрасный сон. Цветное трехсотлетнее кино.

    - Я не хочу, не хочу умирать. Я должен дожить хотя бы до утра…

    - Зачем? Вся твоя жизнь - вчера, позавчера, все тобою прожитые годы - что они принесли тебе? Горечь разочарования, скорбь невозвратимых утрат, муки ненасытного творчества…

    - А как же она? Ведь я её любил, люблю. И она…

    - Ты ошибаешься в оценке ее чувств, мой наивный близнец. С возрастом любая женщина становится расчетливее и холоднее. Она не желает, чтобы ты видел, как она превращается в старуху. Но и не может допустить, чтобы ты бросил ее. К тому же она не хочет, чтобы и ты состарился, мой милый. Вот почему ты должен умереть. Ведь не секрет, что гениями в этой стране признают только после смерти и, как правило, тех, кто умер сравнительно молодым. И лучше всего загадочной смертью. Ты не догадываешься, откуда у меня водка и наркотик?

    - Неужели?

    - Да, именно так.

    - Нет, я тебе не верю… Ведь её нет в этом городе. Она далеко, в другой стране…Она не знает ничего о том, что сейчас здесь происходит…

    - Опять ошибаешься. Да, Ее здесь нет. Она позаботилась о своем алиби. Уехала, чтобы её не заподозрили в этом, в сущности, заурядном убийстве. Она знает, что я-то никуда не денусь и сделаю черную работу, так сказать. Хотя, честно говоря, мне в данном случае не очень-то нравится выступать в роли киллера…

    - Какая тебе выгода в моей смерти? - спросил Певец.

    - Прямая. Жалкий и неизлечимый алкоголик и наркоман исчезнет. Телу устроят грандиозные похороны. Твоя могила превратится в место постоянного паломничества. Я же буду существовать в ореоле жертвенности и мученичества. Кто знает, вполне возможно, именно твоя смерть возведёт меня в ранг особо почитаемых в Антимире искусителей. А твоя пассия напишет мемуары о своей совместной жизни с тобой. О том, как тебя облагодетельствовала, как уберегала от твоих пороков и каким несносным человеком ты был при жизни. В общем, о том, что, если бы не она, ты бы никогда не стал Певцом…

    -То, что вы задумали, - она и ты, - у вас не получится. Меня и на этот раз спасут, выведут из этого затянувшегося штопора. Меня обязательно спасут!

    - Время покажет, как сказал один парень, которого посадили на электрический стул. - Черный человек встал с кресла и решительно шагнул к постели, держа наготове шприц. Глаза Певца расширились от ужаса. Глухая тьма поглотила ирисы. Лицо побелело. Голос сорвался на пронзительный крик, когда игла вонзилась в предплечье. Содержимое шприца проникло в кровеносные сосуды. Певец расслабился. Морщины разгладились. Губы раздвинулись в полуулыбке умиротворенности. Певец прошептал:

    - Все нормально. Все хорошо.

    - И, если там и вправду Бог, ты, все же, вспомни; передай ему привет, - отозвался Двойник немного грустно, немного иронически под звон гитарных струн. И где-то за пределами стен квартиры в искривленном быстротекущим временем пространстве зычное эхо бесчисленных магнитофонных записей повторило эти слова…

    Певец открыл глаза. Увидел участливо склонившегося над ним утомленного вида человека средних лет в белом халате. Певец перевел взгляд на кресло. Оно оказалось пустым. Гитара стояла на полу, грифом упираясь в подлокотник.

    - А где тот, в черном? - спросил Певец.

    - Здесь никого нет, - ответил дежуривший ночью у больного врач. - Вы метались в постели и кричали. Очевидно, вам не давали покоя какие-то кошмарные сновидения. Они часто сопутствуют восстановлению организма после очищения крови. Я сделал вам укол. Надеюсь, остаток ночи вы проведете спокойно. Не волнуйтесь. Все будет хорошо.

    Из мемуаров врача-реаниматора:

    ,,24 июля я работал... Часов в восемь заскочил к Певцу. Ему было очень и очень плохо. Он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце.

    Я уехал по неотложным делам на некоторое' время. Где-то, после двенадцати я снова вернулся на его квартиру. Он продолжал метаться. Эта ночь была для него очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом он затих и уснул в большой комнате.

    А я был со смены - уставший, измотанный. Прилег и уснул, наверное, часа в три.

    Проснулся от какой-то зловещей тишины. Как будто кто-то меня дернул. И к Певцу! Зрачки расширены. Реакции на свет нет. Губы уже холодные. Поздно".

    Из свидетельства о смерти:

    "Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развилась на фоне абстинентного синдрома".

    Из разговора двух актёров:

    - Нет, ты скажи, от чего умер Певец?

    - Он умер от самого себя.

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 12

Бдительные граждане не перевелись и сигнализируют. Об этом, в частности, свидетельствует заявление анонима «Смекалистого» в Генпрокуратуру. По этому заявлению уже приняты меры: установлена личность так называемого Олли Гарха (проживает в Лондоне по фальшивому английскому паспорту на Платона Еленина, агентурная кличка «Береза»), выдан ордер на его арест.Ведутся, к сожалению пока безрезультатные, переговоры о передаче сообщника Черного резидента в надежные руки российского правосудия.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ЗАЯВЛЕНИЕ В ГЕНПРОКУРАТУРУ

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 11

Как вы, уважаемые гости сайта, уже знаете, (а кто не знает, советую ознакомиться с выпуском сериала Черный резидент-2), Вельзевул, шеф Гнусеровского, и начальник первого (российского) отдела Центра по уничтожению земной цивилизации, директивно потребовал от Черного резидента осуществить так называемую «Операцию телеэфир». Что конкретно предпринял Пофнутий Шайтанович, дабы выполнить задание шефа, подробно рассказывается в виде, вроде бы кошмарного сна сочинителя настоящего повествования. Или, все-таки, кошмар этот – отражение реальной действительности? Судите сами.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  «ОПЕРАЦИЯ ТЕЛЕЭФИР»

  Ведущий телевизионной программы «Ракурс» нажал на кнопку видеомагнитофона, и на экранах приёмников-мониторов появилось изображение крепко сбитого мужчины лет сорока-сорока пяти, сидевшего за столом с добродушным видом. Человек на экране поправил массивные очки, близоруко прищурился и стал похож на рассеянного преподавателя математики. Когда он заговорил, его голос звучал неторопливо, убеждённо, раскатисто.

    -Я другой. Не такой, как вы. Я абсолютно уникален. Я могу совершить, что угодно. Четыре дня назад я получил колоссальный заряд энергии, и незначительная часть её вырвалась из моей биосферы. В результате - землетрясение в районе Сахалина. Два месяца назад наполнившая меня энергия тоже перехлестнула через край и вызвала мощный ураган в Северной Америке. Энергия накапливается во мне. Наивысшие всплески её – дни максимумы – 2 и 28 число каждого месяца. В такие дни вероятны катастрофы и бедствия.

    Ведущий нажал на другую кнопку, и мгновенно на телеэкране застыло изображение человека с разинутым ртом, опущенной чуть вниз головой, уставившегося вперёд себя поверх очков. «Картинка» имела сходство с оригинальной юмористической фотографией.

    Старший редактор программы «Ракурс» - Кирилл Зинченко, ещё сравнительно молодой, и диктор Ангелина Веснина ( неопределённого возраста, яркая искусственная блондинка, с длинной, всё ещё не обезображенной морщинами шеей, выразительными голубыми глазами и стройными ногами) выжидающе молчали. Они по опыту знали, что шеф являет собой некий «чёрный ящик», полный всяких неожиданностей.

    -Я пригласил в нашу монтажную студию Альфреда Леопольдовича Медынского из Института психиатрии. Он прокомментирует видеозапись и даст необходимые пояснения.

    Зинченко и Веснина посмотрели в сторону скромно сидевшего чуть поодаль субъекта, одетого в строгий тёмно-синий костюм, белую рубашку, повязанную у ворота узким узлом сиреневого в искорку галстука. Психиатр едва кивнул в знак приветствия головой, сложил губы трубочкой, выдохнул струйку сигаретного дыма и сказал:

    -Видеозапись производилась в нашей специальной клинической больнице. На экране перед вами больной Чебаков, страдающий параноидальной шизофренией, а точнее – одной из её разновидностей, известной как синдром Кандинского- Клерамбо. Болезнь протекает с преобладанием бредовых и галлюцинаторных расстройств. Развитие психоза постепенное, растянуто на длительный период. Несмотря на интенсивное лечение, исход неблагоприятен. Больные синдромом Кандинского – Клерамбо со временем обнаруживают глубокую деградацию личности и выраженную социальную дезадаптацию. В случае с Чебаковым, например, мы наблюдаем систематизацию бреда по нескольким направлениям и его трансформацию в фантасмагорию.

    -Однако позвольте вас прервать, Альфред Леопольдович. Продолжим просмотр.- Ведущий вновь включил видеомагнитофон. Голова на экране встряхнула космами. Глаза замигали. Рот сомкнулся и тут же раскрылся:

    -Наивные люди задаются нелепыми вопросами. Почему на морское дно уходят не только пассажирские лайнеры. но и атомные подводные лодки? Почему взрываются трубопроводы? Почему сталкиваются поезда? Почему коварная пыль радиации проникает в сочные плоды? Почему возникают эпидемии новых, никому не известных болезней? – голос Чебакова приобрёл торжественный тембр, и он приподнялся со стула, грозя в экран перстом.- А не задумывались ли вы, что наступает конец света?!

    Ангелина Веснина поёжилась, словно её зазнобило. Кирилл Зинченко ободряюще подмигнул её, положил обе ладони себе на ягодицы и, изогнувшись, потянулся спиной назад. Ведущий остановил движение видеоленты. Психиатр, как ни в чём не бывало, продолжил пояснения:

    -Чебаков убеждён, что только он знает все ответы на все злободневные вопросы современности и способен самостоятельно их разрешить. Фабулы его бреда тесно связаны с самодовлеющей1 идеей величия. Чебаков искренне верит, что он – богочеловек, вторая «мессия», если можно так выразиться.

    Изображение на экране вновь ожило. Человек уже стоял, опираясь обеими руками на стол, наклонившись корпусом вперёд. Зрачки немигающих глаз расширились и нацелились на смотрящих, как дула двустволки.

    -Усилиями моей воли я могу вызвать всё: остановить океанский прибой, обрушить на берег цунами, поднять воздушные вихри в небо. Я по желанию могу увеличить или уменьшить «волну жизни» - численность любой популяции всего живого на земле - от комара до человека!

    -А почему этот Чебаков оказался в «психушке»? – воспользовался очередной паузой Зинченко. Психиатр зажёг новую сигарету ,сделал глубокую затяжку, выпустил дым и развеял его рукой.

    -Я уже говорил, сто страдающие синдромом Кандинского- Клерамбо постепенно социально дезадаптируются, то есть вступают в конфликты с окружающими, коллективом, создают проблемы в семье. Они становятся крайне неуживчивыми, а порой – и агрессивными. Им кажется, что их не понимают, притесняют, преследуют. Объектами бреда становятся родственники, соседи, сослуживцы, милиция – кто угодно, наконец. Возможны эксцессы.

    - Он что- нибудь натворил?- глаза Ангелины расширились и стали от этого тёмно-синими.

    -Да…Чебаков зарезал свою любовницу, которая, как он убеждён, вела за ним слежку по поручению правоохранительных органов. Суд признал его невменяемым. И вот он у нас. Боюсь, что надолго. Очень надолго.

    -Какой ужас!- Ангелина побледнела.

    Кирилл Зинченко чуть искривил губы в полуусмешке. Он-то доподлинно знал, что блондинка состоит в интимных отношениях с Ведущим и ещё кое с кем на телецентре, что она связана с органами и сама проболталась ему об этом как-то в постели. Но стоит ли из-за таких пустяков лишать жизни?

    «И зачем этот чокнутый тип понадобился шефу?»- недоумённо задался вопросом Зинченко. Но, зная характер Ведущего промолчал.

    Чебаков тем временем опять ожил на экране:

    -Я слышу голоса. Они ведут сеансы связи со мной из Космоса днём и ночью. Голоса внутри меня. Они рассказывают мне об энергии, о многом другом. Красочные картины встают передо мной. Ясновидение. Яснослышание.

    -Сейчас со мной разговаривает сама Вселенная. От неё я узнаю тайны жизни и смерти. Любая болезнь излечима, стоит мне захотеть. Друзья, братья и сёстры, дети мои! – голос Чебакова опять зазвучал торжественно громко.- Наполните любые сосуды обыкновенной питьевой водой. – Словно подавая пример, Чебаков пододвинул стоящий на столе графин, вытащил из горлышка стеклянную пробку и налил пустой стакан до краёв. – Сейчас я заряжу эту воду моей энергией. – Он стал хватать пальцами воздух у своей груди и бросать пригоршни пустоты в стакан.

    -Теперь вода живая, лечебная. И у вас – в ваших стаканах и бокалах – тоже живая вода. Выпьем вместе до дна за здоровье всех и в отдельности каждого!- Чебаков запрокинул голову и разом осушил стакан. Поправив очки, он с укоризной посмотрел впереди себя и, грозя пальцем кому-то, сказал:

    -Я вижу, один из вас не притронулся к живой воде. Он мне не верит. Он меня подозревает. Он думает, что я - шарлатан. Я заставлю его раскаяться. Заставлю немедленно. Сейчас я нажму на его биополе, и он потеряет сознание. Вот так…

    Видеокамера взяла крупный план. Лицо Чебакова опять увеличилось и заполнило весь экран. Два огромных зрачка угрожающе зачернели как срезы стволов, готовых в любую секунду выстрелить. И тут изображение вновь застыло, превратившись в фотографию. Но на этот раз зловещую. Ведущий, сняв палец с кнопки, обратился к психиатру.

    -По-моему, неплохо для первого раза. При соответствующем монтаже,- кое-какие моменты мы, разумеется, вычистим,- этот ваш Чебаков сгодится на роль суперэкстрасенса. Необходимо подобрать очевидцев его сверхнеобыкновенного дара. Ослепших-прозревших, умерших-воскресших, так сказать. Но это уж наши проблемы. Надо бы и вашей стороны найти какое-нибудь «светило», которое бы разводило перед экранами руками, - мол, наука пока бессильна такое объяснить, мол, тщательно изучаем, исследуем, анализируем. Что вы на это скажете?

    -Надо подумать, - неопределённо поднял к потолку свои вишневые глаза психиатр, - посоветоваться. Может, кое-кто и согласится. Но, ведь вы знаете, в чём тут загвоздка.… Каковы, так сказать, установки, условия эксперимента.

    Вы предоставьте кандидатуру, а лучше – две- три, от официальной медицины. Желательно поавторитетнее, из академиков лучше всего. Остальное я беру на себя, - с покровительственной уверенностью произнёс Ведущий. – Однако пора заканчивать просмотр.

    Ещё примерно минут десять все четверо молча сидели у светящихся экранов, слушая разглагольствования «суперэкстрасенса» и наблюдая за его манипуляциями. Чебаков в поте лица «заряжал энергией» воображаемых им телезрителей. Он то обещал им духовное и телесное здоровье, то угрожал небесными и земными карами, то рассказывал о конкретных случаях творимого им «исцелительства».

    -Допустим, воздействую на десятимесячного ребёнка с гнойным поражением почек,- говорил Чебаков, время от времени прихлёбывая «живой воды» из стакана. – Заряжаю мальца. Вот так, - «Суперэкстрасенс» сделал сдавливающие движения ладонями, словно месил тесто или лепил что-то из пластилина. – Шесть сеансов, и анализы в норме. После девяти – полное излечение.

    Ангелина Веснина хохотнула, не сдержавшись, но тут же вспомнила, что смех вреден для кожи её профессионального лица и осторожно постучала кончиками пальцев по уголкам глаз. Зинченко скептически хмыкнул. Ведущий сердито зыркнул на них глазами. Психиатр зевнул. Чебаков продолжал:

    - И другой пример. Взял девочку двенадцати лет. У неё последняя стадия рака. Она умирала под Новый год. А точнее, под Рождество. Матери сказали: «Всё. Сегодня, завтра, ну…- послезавтра…». Она ко мне. Я согласился. Энерговоздействую. Раз, другой. Боли проходят после первого сеанса. Девочка отказывается от наркотиков. Начинает подниматься, ходить, петь песни. Четыре сеанса - и всё в порядке. Потом я с ней работал по телефону. Через какое-то время она перестала звонить. Родители запретили.

    Я тут же надавил на их биополе. Облучил через пространство обратным потоком энергии. Чтобы знали, с кем дело имеют. Результат: девочка вновь слегла. Не двигается. Отец овдовел.

    - Шеф, - подал осторожно голос Зинченко,- мне кажется, надо вырезать кусок плёнки со слов «через какое-то время», включая слова «отец овдовел».

    - Разумеется ты прав, Кирилл. И тут я бы добавил к этим казусам устами Ангелины пару-другую цитат из писем благодарных «исцелённых» или от их родственников. Подсочини что-нибудь вроде: «Моя тётка Бобкина Екатерина, семидесяти пяти лет, от инсульта лежала при смерти. После чебаковского энерговоздействия ожила, выздоровела и устроилась сторожихой в кооператив «Факт». Получает 500 у.е. в месяц. Убедительно прошу сделать серию передач по телевидению с сеансами Чебакова для всех больных людей в нашей стране и за рубежом. Любящий тётку и преклоняющийся перед экстрасенсом Бобкин Семён,,20 лет». Тебе ясно, Кирилл? А тебе, Ангочка?

    Веснина переложила боком поставленные и вместе сложенные ноги на другую сторону и пошевелила впечатляющим бюстом в знак согласия. Психиатр встал, посмотрел на погасший экран, затем на свои ручные часы. - Разрешите откланяться. Пациенты и больные, в том числе и наш «суперэкстрасенс», заждались. Надеюсь, я могу быть свободным?

    - Накачивайте «энергию» в Чебакова и не скупитесь на лекарства. Мне кажется, что он всё ещё недостаточно убедительно смотрится, - заметил Ведущий.

    - Да, явления «дрейфа» у него ещё присутствуют. Кроме того, больной излишне резко скачет с одного направления бреда на другое. Но мы принимаем меры против возможной редукции его энергетического потенциала. Вводим внутримышечно повышенные дозы стимуляторов, используем электрошокотерапию.…Думаю, всё будет в порядке.

    - Вы отвечаете за Чебакова персонально, надеюсь, не забыли? – в голосе Ведущего послышался скрежет и хруст, словно кто-то каблуком давил бутылочное стекло.

    - Я помню о своих обязательствах, - подчеркнул вежливо психиатр, наглухо застёгивая пиджак. Затем он откашлялся, вышел из студии и плотно закрыл дверь за собой.

    - Может быть теперь, когда мы одни, вы нам всё-таки объясните шеф, что происходит? Зачем и кому понадобилось передавать в эфир бред параноика? – Зинченко недоумённо пожал плечами и посмотрел, ища поддержки, на Веснину. Та сделала вид, что осматривает длиннющие, покрытые серебристым лаком ногти.

    Ведущий откинулся в своем вращающемся кожаном кресле-качалке, положил ноги перед собой на лакированную тёмно-коричневую гладь почти двухметрового письменного стола, закрыл глаза, скрестил руки на груди и, оставаясь в позе покойника, заговорил, почти не раздвигая губ:

    - Операция совершенно секретная. Вы оба сейчас же немедленно дадите подписку о неразглашении того, что Ч6ебаков психически больной, и что видеозапись сделана в специальной психиатрической клинике.

    Чуть-чуть приоткрыв веки, Ведущий подтолкнул каблуком ботинка к краю стола тёмно-зелёную папку.

    - Откройте и распишитесь по форме.

    Зинченко и Веснина прекрасно знали, что у них нет выбора. Иначе бы они и не состояли в штате «Ракурса». Кроме того, любое, даже самое незначительное неповиновение воле шефа в прошлом, оборачивалось весьма чувствительными наказаниями и неприятностями. Интуитивно оба сотрудника догадывались, что за спиной ведущего стоят могущественные силы, способные на всё.

    Зинченко и Веснина в молчании поставили свои подписи на бланках и так же молча вновь приняли сидячее положение. Ведущий с холодным прищуром посмотрел на них.

    В стране напряжённая обстановка. Национальные распри продолжаются. Увеличивается преступность. Люди нервничают. Некоторые запаниковали. В этих условиях бред Чебакова – целительное лекарство, которое с помощью телевидения мы внедрим в массы. Нужно вселить в каждого уверенность, бодрость, сделать так, чтобы граждане поверили в свои силы, в свои возможности, почувствовали и в себе способности на сверхъестественное. Пусть вместо водки пьют «живую воду». Вместо участия в несанкционированных митингах, демонстрациях и забастовках балдеют у экранов в компании суперэкстрасенса и накачиваются его энергией. Пусть им кажется, что они стали духовно сильнее, что самочувствие улучшилось, что болезни отступили. Ведь Чебаков «лечит», не выдавая бюллетеней по освобождению от работы.. Он, по существу, экономит государственные средства. Кроме того, он заставляет забыть о полупустых аптеках, о переполненных и грязных больницах. В конце концов, он, судя по его россказням, творит чудеса. А невежественные обыватели, особенно в смутные, тяжёлые времена, хотят этому верить, они падки на всякого рода сенсации.

    Ведущий замолчал и вновь стал похож на мертвеца. Зинченко показалось, что от шефа повеяло трупным холодом. Ему захотелось поскорее выбраться из полутёмной студии, вскочить в свою «ауди» и умчаться подальше, километров за двести в одно глухое местечко, где всегда его ждала тёплая постель, жаркое женское тело и сулящая на несколько часов душевный покой поллитровка. Но Зинченко знал, что уйти нельзя, пока ему не разрешат уйти.

    - Кирилл, ты свободен. Завтра к 12 часам я жду готовый отмонтированный материал на тридцать минут. Ангелина ещё задержится.. Мы с ней поговорим о дикторском тексте.

    Беседа Ведущего с Весниной наедине несколько затянулась. Когда, наконец, блондинка вышла из студии, она обессилено прислонилась спиной к закрытой двери, ноги её подкосились. Сексуальные потенция и изобретательность шефа вконец измотали её. И то, что он с ней сегодня вытворял – неистово, вульгарно, страстно, - превзошло все пределы её воображения. В объятиях Ведущего она чувствовала себя, словно котёнок в руках капризного и жестокого ребёнка. Пошатываясь, Веснина направилась по коридору в сторону женской туалетной комнаты.

    -Всё идёт, как намечено, подумал Ведущий, стоя перед небольшим прямоугольным зеркалом, висевшем на дверце встроенного в стену платяного шкафа. – Используя Чебакова и каналы телевидения, можно заразить синдромом Кандинского - Клерамбо миллионы. Это будет в сто, в тысячу раз пострашнее Чернобыльской катастрофы, эпидемии СПИДа, взрывов атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки вместе взятых. Ведь параноики непредсказуемы, неизлечимы, агрессивны. Выживших после взаимного истребления ожидает полная деградация и вымирание. Наконец-то, может быть, удастся то, что тщетно пытались осуществить мои предшественники и наставники на протяжении длинного ряда тысячелетий- уничтожить Человека в человеке. Кажется, на этот раз ничего не должно помешать.

    Равнодушное ко всему зеркало бесстрастно отразило зелёные огни, злорадно вспыхнувшие в глубоких глазных впадинах Ведущего. Из крылатых ноздрей длинного и узкого, крючкообразного носа повалил едкий дым. Запахло серой. Тонкие синюшные губы раздвинулись и обнажили два ряда острых зубов, среди которых выделялись кинжалоподобные клыки. Костлявые сильные пальцы раздвинули на узкой голове копну жёстких, курчавых, цвета вороньего крыла, волос и осторожно ощупали два костлявых бугорка.

    - Отрастают, - констатировал Пофнутий Шайтанович Гнусеровский. – Надо снова подпилить денька через два.

    Могильную тишину внезапно разорвали телефонные звонки, протяжно-прерывисто отчаянные, словно вопли тонущего человека. Гнусеровский снял трубку и приложил её к волосатому, остро торчащему волчьему уху. Заискивающий голос психиатра звучал так, словно он сам был на грани помешательства: «Чебаков повесился!»

    -Вместо Чебакова роль «суперэкстрасенса» ты возьмёшь на себя. Передача выйдет в эфир ровно в назначенный срок. Несмотря ни на что!

    Слова Чёрного резидента звучали хлёстко, неумолимо, безжалостно, как удары бича.

    - Иначе намыль и себе верёвочную петлю!

    А, между тем, телефонные звонки продолжались, сливаясь в одно непрерывное дребезжание. Этот надоедливый звук властно ворвался в мой мозг. Тёмная густая пелена, словно занавес, опустилась на всё, что до этого момента происходило, стерев на какое-то время из моего сознания образы Чёрного резидента, его ассистентов, психиатра, психически больного самоубийцы.

    Я открыл глаза. Рядом, на ночном столике, продолжал трястись, будто его лихорадило, старенький будильник. Я нажал на рычажок. Дребезжание прекратилось. Часы показывали семь утра.

    - Надо же такому померещиться,- подумал я, вспомнив мой сон, и поёжился. – Кошмар! Бред немыслимый!

    Я встал, сделал несколько телодвижений, имитируя гимнастику, погладил пятернёй щетину на подбородке и затем двинулся в сторону ванной. В прихожей, служившей нам одновременно и холлом, стоял телевизор, который по привычке уже включила проснувшаяся раньше меня жена. Голубоглазая женщина- диктор с крашенными в соломенный цвет волосами, приветливо улыбаясь, объявила:

    - А теперь, дорогие телезрители, вас ждёт объявленная заранее встреча с неповторимым экстрасенсом, от которого вы получите заряд бодрости на весь день, и, может быть, на всю жизнь! Надеюсь, вы уже приготовили сосуды для живой воды?

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 10

Преступник, лишивший злонамеренно кого-то жизни, должен заплатить за это своей жизнью. Таково одно из основных правил человеческого общежития. Это правило прописано в Ветхом завете и в других манускриптах Божественной мудрости. Примерно так понимал смысл своей профессии палача старший прапорщик Минько, исполнитель высшей меры наказания, пока ему не предложили уволиться на пенсию в связи с введением в России моратория на смертную казнь. Кому же выгоден этот мораторий? К чему приводит нарушение нравственного закона бытия: зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь? Последствия прапорщику Минько популярно разъяснил за бутылкой водки интеллектуальный судмедэксперт Борис Львович. А вам интересно узнать, чем всё это кончилось?АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ИСПОЛНИТЕЛЬ

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 9

Если у вас здоровое сердце, хорошо ли это? Вы скажите: «Уважаемый, не задавайте глупых вопросов, Конечно же, это для меня хорошо!» Но я бы не стал однозначно отвечать. Может так случиться, что ваше здоровое сердце понадобится кому-то ещё. И без вашего ведома и согласия будет вырвано из вашей груди оборотнями, типа Вольфа, менеджера фирмы «Трансплантантсервис», для продления существования, по выражению Гнусеровского, «только очень состоятельных клиентов», типа миллиардера Вейтса. АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  ФИРМА «ТРАНСПЛАНТАНТСЕРВИС»

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 8

Свобода выбора Богом заложена в каждом из нас. И каждый человек сам выбирает свою судьбу. Но для тех, кто находится в услужении Черному резиденту и ему подобных типов, выбор невелик. А существует ли для прислужников Зла этот выбор вообще? Роберт Клейм не знает ответа на этот вопрос и не задаёт его себе. Но он определённо боится другого вопроса при его найме на новую работу.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

 ПРОЦЕДУРА НАЙМА

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 7

Вряд ли стоит сомневаться, что борьба сил Добра и Зла имеет весьма длительную по времени историю. Вельзевулы и гнусеровские подвергали искушению алчностью и перспективой бессмертия неокрепшие души всегда. Людей, поддавшихся соблазну, ожидала весьма печальная перспектива очутиться в черной дыре Антимира, далеко не райском месте. Но знала ли это пара молодожёнов, решившая посетить несколько странную распродажу старых вещей?АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

 РАСПРОДАЖА

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 6

В последнее время в России не без участия черных сил развелись какие-то оборотни. Вроде бы приличные по внешнему виду гуманоиды, ан, да нет! К примеру, днём эти типы в помещениях сидят, от солнца прячутся, кто водочку, кто пивко, а кто кефирчик посасывает. А ночью, особенно когда луна светит, по улицам шастают, кровь челов нормальных пьют. Оборотни-вампиры! А оборотни-маньяки, те и в дневное время непрочь богоугодного россиянина или россиянку в рай отправить. Но самые, говорят, зловещие оборотни – оборотни в белых халатах и в погонах. Мне, тут, недавно передал кое-кто ( вы, конечно, догадываетесь, о ком речь) распечатку прослушки телефонного разговора двух упорных по моральной части дамочек, одна из которых имела интимные отношения с оборотнем в погонах. С ненастоящим полковником! В личину которого, я не сомневаюсь, обернулся сам Чёрный резидент ! И вот что из этого вышло.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ

(прослушка)

 

Она в бронежилете







 

Агент Генрих, работает на Интерпол... а, может быть, и на Гнусеровского? 

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 5

Враждебная человечности космическая спецслужба, разумеется, пустила свои зловещие корни не только в России. Агентура оборотней типа Гнусеровского и Вельзевула негативно проявляет себя в ближнем и в дальнем зарубежье. Но наши, российские штирлицы, не бездействуют и активно выкорчёвывают пособников и пособниц Чёрной дыры, где бы они не находились. Спасёт ли Арису Валенте бронежилет с блестками и цветами? Вы узнаете об этом из предлагаемой вашему вниманию пятой серии данного уникального повествования.АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  БРОНЕЖИЛЕТ С БЛЕСТКАМИ И ЦВЕТАМИ

 Я познакомился с этой женщиной лет пятнадцать назад, когда я встретился с ней на международном фестивале, и она согласилась дать мне интервью. Мы переписывались, виделись ещё несколько раз, когда Ариса приезжала в Европу на гастроли. На меня она производила впечатление очень цельной натуры. Любовь к искусству, казалось, владела всем её существом. Она организовала собственный театр, являясь в одном лице и актрисой, и сочинительницей пьес и директрисой. А главное, она была удивительно красива, обладала той редкой красотой, которая становится всё утонченнее с годами.

   Через два дня после моего приезда в «горячую точку планеты» - эту страну с жарким климатом, раздираемую гражданской войной – я позвонил ей по телефону, и она пригласила меня к себе.

   У входа в её дом какие-то типы меня тщательно обыскали, Заставили поднять руки и безапелляционно ощупали моё тело. Другие вооруженные люди стояли по углам соседних домов, стараясь заметить любое подозрительное движение.

   - Ариса, мне кажется, вы испытываете чувство страха? – спросил я актрису, когда мы остались наедине в её гостиной. Впрочем. «наедине» - не совсем верно сказано: за дверью находился один из охранников.

   - Это я хочу показать вам, моему старому доброму другу.- Она протянула мне обшитый шелковой материей и украшенный блестками, яркими бусинками и цветами настоящий бронежилет. – Не правда ли, он выглядит очень женским, не таким мрачным…

   Я молча кивнул в знак согласия.

   Она посмотрела на меня с выражением глубокой грусти на лице, словно предчувствуя неладное.

   - Не удивляйтесь. Я понимаю, что бронежилет – довольно странный предмет одежды для актрисы. Но такова необходимость. Вы приехали корреспондентом в страну, где каждый день льётся кровь.

   Ариса поежилась, словное знобило. Её глаза смотрели мимо меня, не видя, вероятно, ни стены за моей спиной, ни картины, висящей на этой стене, - ничего, кроме того, что предстало перед её взором. Перебирая лежавшие у неё на коленях янтарные чётки, она продолжила:

   - Страх – это часть моих прав и обязанностей, как и боль. Когда я чувствую страх, я должна скрывать его, точно так же, как прячу свою боль. Раньше мне было очень тяжело. Я страдала бессонницей, меня мучили кошмары. Мне и теперь не по себе, но мой сон стал спокойнее. Потому что я знаю – смерть может прийти в любую минуту. Иногда я встаю рано утром, потому что мне пришло в голову, что кто-то пробрался в мою спальню. Оказывается, звук шагов мне только мерещится из-за шума дождя или шороха листвы.

   Друзья подарили мне бронежилет и пистолет, чтобы я могла защитить себя в случае необходимости. Я – актриса и не хочу носить бронежилет и оружие. Но после убийства Энрике я не выхожу из дома без бронежилета, а пистолет всегда в моей сумочке.

   Кое-что о смерти Энрике Дораля, руководителя местного оппозиционного Патриотического союза, мне было известно. Примерно за год до его гибели Ариса познакомилась с ним, и они сблизились. Дружба быстро переросла в любовную связь. Группа людей в масках расстреляли Энрике Дораля в упор, когда он поздно ночью вышел из гостиницы после свидания с актрисой. Отчасти поэтому я спросил её о чём-то другом:

   - Когда ты идёшь по улице в бронежилете и с пистолетом, в сопровождении телохранителей, ты, надеюсь, всё та же неповторимая Ариса Валенте?

   - Нет. Увы, уже не та. Знаешь, бронежилет, оружие, охрана очень меняют личность. Словно кто-то чужой вторгается в твоё существование. Только на сцене я стараюсь оставаться той же Арисой Валенте, которой меня помнит публика. Но привычки мои изменились. Я не хожу одна по улице, я забыла о моих загородных воскресных прогулках, я уже не могу провести час-другой в баре, не могу просто пойти на рынок.

   Ариса о чём-то задумалась. На правом запястье актрисы вместо браслета голубел узкий шнурок из обыкновенной ткани. Я знал, что Ариса предпочитает носить амулеты, что, впрочем, свойственно её согражданам. Здесь люди всё ещё верят, что амулеты каким-то образом связывают их с прошлым и будущим, оберегают от несчастных случаев и злонамеренных посягательств. Заметив шнурок, я подумал, не память ли это о Энрике Дорале?

   Четки в пальцах актрисы замелькали чуть быстрее, когда она вновь заговорила:

   - Я думаю, что не стоит проглатывать страх наспех. Он может застрять в горле и вызвать удушье. Нужно очень медленно его пережёвывать, для того чтобы он растворился внутри. И тогда страх превращается в белую птицу, которая вместе с выдохом улетает, оставляя меня в покое…

   Я понял, что на Арису нашло вдохновение и что я слушаю ещё один монолог из её очередной будущей пьесы. Но жизнь не всегда сугубо сценична. Реальная жизнь состоит из мелких, на первый взгляд, деталей, которые надо хорошо запомнить. У Арисы пять телохранителей, она не расстаётся с пистолетом и носит бронежилет с блестками и цветами, который, несомненно, она выпросила у сотрудников Национальной службы безопасности. У тех, кто использовал её.

   По собственному опыту я знаю: путь к успеху тернист, хотя иногда идущим этим путём бросают под ноги букеты из роз. Без влиятельной поддержки талант Арисы почти наверняка увял бы, едва успев расцвести. Очень важно найти опору там, где нужно, и у тех людей, которые не бросают слов на ветер.

   Покровители, конечно же, помогли ей в трудную минуту, но и потребовали определённых обязательств. В «тайном» театре, в пьесах, поставленных рыцарями «плаща и кинжала», она безропотно играла только одну роль. Роль неотразимой соблазнительницы. Играла без публики, без аплодисментов, но, как всегда, очень талантливо. И ей удалось заманить в ловушку осторожного и осмотрительного Энрике Дораля.

   Вот об этом-то я и подумал, вставая с кресла, чтобы попрощаться. Я наклонился над ней и на правах старого, доброго друга приложился губами к её лбу в последнем, прощальном поцелуе.

   - Я надеюсь, что мы непременно опять скоро увидимся, Ариса.

   - Я буду рада нашей новой встрече, Генрих…

   Много воды утекло под мостом вечности. Я давно уже веду скромный, оседлый образ жизни в небольшом уютном домике на берегу горного озера. Одиночество не тяготит меня. Изредка я сажусь за письменный стол, чтобы написать страницу-другую мемуаров. Но, кто знает, разрешат ли мне когда-нибудь опубликовать их? В моём кабинете на стене среди картин и фотографий висит на двух гвоздях бронежилет с блестками и цветами – подарок от одного молодого человека, приезжавшего издалека, с другого континента. Бронежилет подарил мне Патрик Дораль, сын Энрике Дораля.

 

Михей-Прохиндей








Элексир молодости из Чёрной дыры

Марго,сообщница Гнусеровского

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ- 4

Как вы совершенно справедливо подметили, уважаемые гости сайта, «наезд» на Сексолога свидетельствует о том, что пособники Черного резидента не могут чувствовать себя в полной безопасности. Помимо неутомимых сотрудников правоохранительных органов за ними, по видимому, охотится патриотично настроенная «братва». С другой стороны, вполне возможно, те два брата-акробата, хитроумно проникшие в квартиру Сексолога, могли действовать по заданию Вельзевула, таким образом побуждающего Пофнутия Шайтановича Гнусеровского на более активные вербовочные акции. Нравы, царящие в Черной дыре или Антимире, или, как некоторые говорят, в Закулисье, в общем, весьма своеобразны. Сплошное коварство, интриги, знаете ли.…О методах вербовочной работы, используемых П.Ш.Гнусеровским, вы можете составить представление, познакомившись с историей отречения «святого Михея», некогда весьма популярной личности. И не только в нашей стране. АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

 ОТРЕЧЕНИЕ СВЯТОГО МИХЕЯ

   
   Среди проповедников Старого учения Михей особым рвением отличался. Написал Евангелие, где превозносил Основоположника, других святых и апостолов. Красноречиво проповедовал учение среди иноверцев и язычников всяких. И жил небедно, согласно убеждениям своим и за счёт единоверцев.

   Но, как это всегда бывает, наступили и для Старого учения времена серьезных испытаний. Старые проповедники отошли в мир иной, а новые подвержены ереси оказались. Утонченные фарисеи обвинили Михея в скверне. Слова и дела Основоположника иначе стали трактовать. Мол, далеко не прост, скромен и благороден Основоположник якобы был и перед кончиной своей будто бы Старым учением тяготился: на первом месте не душу, а деньги, богатство ставил.

   От эдаких кривотолков пошла у Михея голова кругом. Сомнения терзают, дурные помыслы в омут соблазна затягивают, страх перед смертью появился…Что ж, слаб человек, коли дух его надломлен.

   Однажды ночью, в часы бессонницы, Михей спросил себя: «Может быть, пришла пора отказаться от добродетелей, отречься от Старого учения?»

   - Вот и отрекись! – тут же в ответ раздался ехидный голос.

   Обернулся Михей, видит: за спиной его кресла стоит, изогнувшись, незнакомец в клетчатом пиджаке и кепке, надвинутой на крючковатый нос. Из-под козырька зеленые, как у кота, глаза остро сверкают.

   Пробило полночь.

   Кто ты такой? – спросил Михей.

   - Кто я? По- разному меня называют. Согласно паспорту, например, Пофнутием Шайтановичем Гнусеровским. А вообще то, я – торговец бессмертием, - и с этими словами пришелец достал из кармана пиджака поллитровку с фиолетового цвета жидкостью. – Эликсир «Вечная молодость». Если трижды примешь по сто пятьдесят грамм натощак, - омолодишься навсегда.

   - Я бы не прочь омолодиться, - признался Михей. – С возрастом всё больше болезни одолевают. Но чем расплачусь с тобой?

   - Отрекись от Старого учения и бутылка твоя? Не так ли, Маргоша?

   Повернул Михей голову, а по другую сторону кресла обнаженная дамочка-мурена соблазнительно пышными бедрами покачивает и фарфоровые, как у Пугачихи, зубы скалит.

   - И Марго, то есть Маргарита грешница, твоею будет – заметил незваный гость, представившийся Гнусеровским.- Она у нас, бессмертных, - Победительница Конкурса сексуальных извращений. С нею не соскучишься.

   Пуще прежнего засомневался Михей в правоте Старого учения, глядя на обнаженную соблазнительницу.

   А субъект в кепке, чем-то похожий внешне на известного градоначальника, своё твердит: «Отрекись, Михей, от Старого учения. Действительность в России твою теорию не подтверждает. Опустись на землю, не прячь гордыню, не смиряй плоть. Жить будешь красиво и беззаботно. Даю тебе, помимо эликсира и Марго, ещё тридцать волшебных серебрянников, которые ценнее любой валюты. Поменяешь их в Центробанке на пару-тройку миллиардов зелёных или розовых нерублей и купишь себе всё, что пожелаешь – бриллианты, виски-коньяк, икру паюсную…»

   « И чем я лучше других, - подумал Михей. – Всё больше людей вокруг бездуховно живут: алчностью руководствуются, убивают друг друга из-за денег, немеренно пьют и жрут, противоестественно совокупляются. Ни о чём возвышенном не помышляют».

   - Отрекаюсь! – завопил.

   Искуситель тут же ему желтую бумажку-договор и подсунул.

   - Ставь отпечаток большого пальца!

   Приложил Михей палец к бумаге и обжегся. Струйка серного дыма вверх потянулась. Хрипло захохотал ночной гость:

   «Отныне будешь зваться не Михеем, а Прохиндеем! И на плеши у тебя останется от меня метка в виде родимого пятна, похожего на карту Африки!»

   С этими словами Пофнутий Шайтанович Гнусеровский исчез вместе с Марго. Словно они сквозь пол провалились.

   Но не вкусил Михей-Прохиндей желанных ему плодов отступничества своего. «Эликсир молодости» козлиной мочой оказался. В Центробанке Михея-Прохиндея инвалютой не отоварили – серебряники фальшивыми признали. Вскоре по электронной почте он ещё и короткое послание получил: «О судьбе твоей написано в древней книге, что у тебя на четвертой книжной полке седьмой с правого края стоит». Открыл книгу Михей-Прохиндей и прочёл «Иуда, бросив серебряники, пошёл и удавился».

 

Портрет Сексолога

Хозяин Чёрной дыры, шеф Вельзевула и Гнусеровского

Кастрированный кот-свидетель случившегося с Сексологом

Отмычки-оружие домушника

План "Перехват"
и на этот раз
не сработал

ЧЕРНЫЙ РЕЗИДЕНТ-3

Из содержания предыдущих серий вам, уважаемые гости сайта, известно, что Чёрный резидент действует в Москве не в одиночку. Ему помогают так называемые «обращенные» - агентура враждебной человечности космической спецслужбы. Вы знаете, что первый (российский) отдел спецслужбы возглавляет пресловутый Вельзевул, приказавший в своём послании Чёрному резиденту оказать материальную помощь одному из агентов Сексологу в связи с неприятным инцидентом, в который влип этот агент. Что произошло с Сексологом вы узнаете, ознакомившись с продолжением сериала.Изображение Сексолога справа от вас. АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬКОВ.

  УРОК СЕКСОЛОГИИ

Известный сексолог Илья Самсонович Крон – убежденный холостяк и последовательный популяризатор взглядов Чёрного резидента, (по российскому паспорту Пофнутия Шайтановича Гнусеровского) в вопросах сексуальных взаимоотношений – проживал в набитой книгами и рукописями двухкомнатной квартире один, если не считать сиамского кота Эроса, подвергнутого в ранней молодости кастрации в соответствии с пожеланием хозяина, предпочитавшего покой и тишину. 
   Илья Самсонович рассеяно поглаживал короткую светло-коричневую шерсть свернувшегося в клубок у него на коленях кота, обдумывая основные положения этико-психологического эссе о некоторых половых извращениях, которое он, по заданию Чёрного резидента, собирался написать и опубликовать отдельной книгой в медицинском издательстве. Крону уже перевалило за семьдесят, и он мнил себя авторитетом по проблемам сексуальной революции, отгремевшей на Западе и набирающей силу, как он надеялся, в неокапиталистической России, прозябавшей ещё недавно в консервативном болоте морализма.
  О нет, Илья Самсонович, никогда не упрощал сексуальность российских гуманоидов. Примитивная теория «стакана воды» ему претила, и Эрос, постоянный свидетель и слушатель многочасовых монологов Крона, если бы мог, то, конечно, подтвердил бы, что его хозяин, помимо детального усвоения установок Чёрного резидента, сам обладал энциклопедическими познаниями в области секса и имел основанное на личном опыте чёткое представление обо всех его извращениях.…В данный момент Крона особенно интересовала тема соотношения насилия и сексуального поведения. Это соотношение представлялось ему весьма взаимозависящим в свете психоанализа. В своём эссе сексолог, в соответствии с полученным заданием, намеревался изложить некоторые оригинальные и новаторские идеи Вельзевула, большого теоретика и практика инфернальных совокуплений.
   Размышления Крона прервал мелодичный телефонный звонок. Илья Самсонович посмотрел на настенные часы. Они показывал половину одиннадцатого вечера. До традиционного отключения телефона оставалось ещё полчаса. Стараясь не потревожить Эроса, Илья Самсонович приподнялся в кресле и снял трубку.
   - Извините, это квартира Крона Ильи Самсоновича? – голос, несомненно мужской, звучал однако неуверенно.
   - Да. Я вас слушаю.
   - Извините ещё раз за беспокойство. Дело в том, что я…я – один из почитателей вашего научного дара. Я внимательно изучил ваши книги: «Введение в сексологию», «Психологию половых различий», «Культуру сексуальных отношений». Я прочёл ваши многочисленные статьи. Я бываю почти на каждой вашей публичной лекции. В общем, Илья Самсонович, в какой-то мере я ваш ученик и последователь.
   - Вы занимаетесь сексологией?
   - Я очень бы хотел. Я даже мечтаю об этом. Но жизнь, суровая действительность отдаляет меня от науки. И это меня весьма огорчает.
   Голос в трубке умолк. Крон тоже молчал, не зная, что сказать. Вместе с тем, сексолог почувствовал, что разговор с незнакомцем начинает его профессионально интересовать. Что-то необычное было в собеседнике.
   - Илья Самсонович, вы очень заняты?
   - У вас ко мне какое-нибудь дело?
   - Да. То есть, нет. Не совсем…Я нуждаюсь в вашем совете. Это не займёт много времени. Признаться, я одинок. Мне уже тридцать три года. Я отнюдь не урод. Знакомые даже говорят, что у меня привлекательная внешность.
   - Что же мешает вам обзавестись семьёй, жениться?
   - Некоторые мои привычки. Они мне кажутся странными…
   - Например?
   - Иногда мне невыносимо хочется обнажить половой член и показать его кому-нибудь. Что я, случается, и делаю. Вы понимаете, я возбуждаюсь, и это доставляет мне удовольствие. Но порой и неприятности. Меня уже дважды задерживала милиция. Даже грозили отправить на психиатрическое освидетельствование.
   - Вы напрасно волнуетесь, молодой человек. В вашем поведении нет ничего аномального. Ведь сексуальные проявления у человека и других высших животных связаны не только с репродуктивной функцией. Иными словами, некоторые физиологические сексуальные реакции у людей и, например, у человекообразных обезьян носят условный, знаковый характер, имеющий коммуникативное значение.
   - Вы хотите сказать, что, потакая своей привычке, я что-то самовыражаю, как-то себя проявляю?
   - Вот именно, молодой человек. Вот именно. Вы ошибаетесь, если думаете, что у вас сексуальное расстройство. Ваша, так называемая пагубная привычка связана не только с половым возбуждением. Прежде всего это - самоутверждение, свидетельство вашего стремления к повышению своего авторитета в обществе. Возьмите горилл или шимпанзе. Демонстрация вожаком эрегированного члена другому самцу – жест вызова. Если тот, кому показывают член, не примет тут же позы подчинения, он сразу же подвергнется нападению. Более того, в стаде существует жесткая иерархия, кто кому может показывать половой член. Вожак – всем. Второй самец в стаде – всем, кроме вожака. А самый последний забитый самец – только человеку, потому что от сородичей ему за это попадёт.
   - Неужели!?
   - Да. То же самое и у нелюдей. Простите, оговорился. У людей, конечно, же. В современной России данная фаллическая иерархия служит, наравне с капиталом, более надежным показателем статуса и ранга индивида, чем, скажем, его интеллект, образованность, профессиональная подготовка, жизненный опыт и тому подобное. С моей точки зрения, демонстрируя свой половой член, вы возрождаете и утверждаете сексуально-демократическую свободу и систему общественных ценностей. Ведь в фаллических древних цивилизациях от размеров полового члена зависело многое. Чем он больше, тем выше статус его на социальной лестнице. Обладатели самых больших членов становились вождями, фараонами, царями…
   -Мне кажется, и я мог бы претендовать на нечто более престижное по сравнению с тем, чем я занимаюсь – прервал монолог Крона его анонимный собеседник,- Однако, Илья Самсонович, мне очень неудобно вам признаться, но…- голос в трубке опять умолк, словно его обладатель был в затруднении, какие подобрать слова, чтобы точнее выразиться.
   - Что вас ещё беспокоит, молодой человек? Смелее. Говорите смелее, -поощрительно-покровительственно произнес Крон.
   - Мне очень стыдно признаться, но я…я гомосексуалист. В некотором роде. Порой испытываю сильное половое влечение к лицам моего пола. Но опасаюсь вступать с ними в интимные отношения. Гомосексуалисты зачислены в группу риска. Поговаривают, они заражают друг друга СПИДом. Да и окружающие относятся к ним с презрением.
   - Насчёт группы риска – так это чепуха, пропагандистская утка, - разъяснил сексолог. – Речь должна идти о рискованном поведении. Если есть постоянный партнёр, два партнёра, ну, три, и вы знаете, что они не больны СПИДом, то скажите, каким образом можно заразиться? Советую избегать случайных, малознакомых и совсем неизвестных партнёров. Кстати, какую роль вы предпочитаете?
   - Активную.
   - Похвально, похвально, молодой человек. Это опять-таки свидетельствует о вашем самоутверждении, самоуважении, стремлении к лидерству. Ведь выполнение мужчиной «женской» сексуальной роли показывает слабость его характера. Как не парадоксально, но в стране, в которой мы живём, господствуют предрассудочные, невежественные представления об однополой любви. Я давно пришёл к убеждению, что склонность к гомосексуализму – не порок. Эта склонность выделяет и возвышает личность. Она – ярко выраженный признак индивидуальности, бросающей вызов консервативным табу. Как вы. наверно, успели заметить гомосексуалистов больше всего в элитарных слоях, среди тех, кто продуцирует массовую культуру. Вы, случайно, не имеете отношения к какой-нибудь отечественной элите?
   - Я несколько по другой части, Илья Самсонович. Атлетической, что ли. Я в какой-то мере «качок». Если так можно выразиться.
   - У вас, как я понимаю, ярко выраженная мускульная сексуальность, тяготеющая к разумному эгоцентризму. Есть твёрдость в вашем характере. Я это почувствовал. И это замечательно! Настоящий мужчина должен знать своё дело, служить ему. Женщины только отвлекают от судьбоносных свершений. Для сильных духом мужчин, таких как я, пусть это звучит несколько нескромно, женщина, даже самая красивая, – разменная монета, постельная принадлежность и в лучшем случае компаньонка по вызову…
   -Вот здесь, я с вами не совсем согласен, - прервал во второй раз Крона его собеседник. – Мне нравятся женщины. В сексуальном плане. Особенно молодые и грудастые. Мне часто хочется обладать ими так, чтобы они закричали, застонали от боли. Растереть в прах их сексуальность. И чем больше женщина сопротивляется, тем сильнее у меня желание её, как следует, помучить. Однажды мне пришлось ударить женщину несколько раз кулаком, чтобы она перестала кричать. Нос и губы её закровоточили. От вида крови я испытал непередаваемое словами наслаждение. А она…она всё-таки кричала, что я – садист и маньяк.
   -Не волнуйтесь, молодой человек. Сопротивление этой особы – лишь её психологическая реакция на ваш вызов. Такое женское поведение при половых контактах весьма типично. В данной ситуации ваше поведение вполне объяснимо. Без насилия не может быть настоящего оргазма, как говорит один мой высокопоставленный знакомый. Это и моё мнение, мой вклад в сексологию. А у вашей партнёрши, очевидно, ложное понимание специфики мужской половой роли. Ведь вы были искренне уверены, что она покорно исполнит все ваши желания. Вместо этого, она предпочла оказать сопротивление. Скрытая сущность женской натуры часто требует насилия, взывает к нему. В наше эмансипированное время у женщин сохраняется подсознательная готовность к подчинению мужской воле, но внешне этого они не признают и даже отвергают! Вы продолжаете с ней встречаться?
   - Нет. Я вам не сказал всей правды. Я…Я задушил эту женщину. Убил её. Об убийстве никто не знает, кроме моего брата. Но он меня не выдаст властям. Он даже помог мне расчленить труп и выбросить куски тела в лесное болото. Я никогда никому не признавался. Иногда меня мучит раскаяние…Особенно по ночам. Я не могу забыть её глаз, в которых застыли ужас и боль.
   - Действительно, положение серьёзное, - заметил Крон,- но не безнадёжное. С обыденной точки зрения, совершено ужасное злодеяние. Однако если разобраться, разве вы виноваты? Женщина подвергла пытке ваше чувство собственного достоинства, отказавшись смиренно подчиниться вашему мужскому сексуальному вызову. Как вас можно в чём-то обвинять, если в наши дни сексуальные маньяки – самые популярные герои кинофильмов и телевизионных сериалов? Сексуальное насилие становится нормой поведения, передаётся из поколения в поколение, закрепляется в генах. Человек – либо насильник и убийца, либо – либо пособник насильника или жертва. А так как жертвой стать мало кому захочется…
   - Прошу прощенья, почтеннейший, - в третий раз прервал монолог Крона незнакомец и в его голосе зазвучали металлические нотки. – Твой урок сексологии закончен. Мне надоело слушать твои мерзопакостные бредни, ублюдок. Да и время нашего «базара» истекло. Очень скоро мы встретимся, старый козёл. Обернись и ты узнаешь когда.
   В трубке раздались короткие гудки. Сексолог дрожащей рукой положил её на рычаг, затем медленно повернул голову назад.
   В проёме двери, небрежно прислонившись плечом к косяку, стоял высокий худощавый с острыми чертами лица субъект. На оттопыренном указательном пальце правой руки покачивалась связка отмычек.
   - Советую тебе, жалкий фраерок, вести себя тихо и покорно, - процедил, не разжимая челюстей, незваный гость. – Мой брат уже поднимается в лифте. Сейчас он будет здесь. Он отвлёк тебя, пока я возился с замками. Нам известно, ты получил от Чёрного резидента неплохие бабки и золотишко за свои развратные книжонки и статейки. Ты отдашь нам всё, что припрятал. В противном случае мы испытаем на тебе все твои сексуальные рецепты и кое-что из нашего собственного репертуара. Тебя когда-нибудь трахали раскалённым паяльником в зад?